Скажи "Шалом"
Шрифт:
Инструкция по эксплуатации
Как всегда в начале недели я открыл свою комнату и сел за письменный стол, чтобы сочинить кусачую сатиру на наш истэблишмент. Заголовок не составил для меня особых проблем: "Открытое письмо истэблишменту". Это я написал ему, прямо туда, на самый верх.
Но после этого дело захромало. Напрасно мучил я свой мозг, из которого, собственно, и должна была появиться моя статья, — как вдруг внезапно услышал громкое жужжанье. Оно звучало как "з-з-з". Сразу же после этого на мое левое ухо села муха и начала там лакомиться.
Поскольку наша квартира уже две недели герметично закрыта, очевидно, эта муха родилась уже тут. Я имел, таким образом, дело с редким экземпляром
Я начал злиться и подошел к окну, чтобы рассмотреть этого аборигена получше. Был ли этот экземпляр мужского или женского пола, я не мог точно установить, к тому же подошел я недостаточно близко. Для меня так и осталось тайной, почему именно эта муха нашла именно мое ухо столь вкусным. Ведь второе ухо она посетила столь же охотно. Однако затем его привлекательность заметно поблекла: муха хотела только мое левое ухо, и никакого другого. Стоило мне защититься рукой, как она садилась на мою руку, а когда я хотел ее отогнать этой рукой, она садилась на мое левое ухо. И тогда я решил эту муху умертвить. Хоть я и противник смертной казни, но жизнь тяжела и жестока, особенно летом. Разумеется, я должен был осуществить это намерение спокойно и хладнокровно, без суеты. Я считаю довольно диким бить кого-либо, а тем более рассматривать сам акт казни как некое удовольствие. Но, тем не менее, я терпеливо дождался, пока этот абориген не достигнет пределов досягаемости моей руки, чтобы стремительным ее движением с ним покончить. И мне ничего другого не оставалось, как набраться терпения и скорости реакции.
По меньшей мере десять раз муха уже была в моих руках, и каждый раз она уходила от меня, снова садясь на мое левое ухо с ловкостью привидения и невообразимой скоростью реакции. Я повторял свое нападение снова и снова, казалось, мой кулак уже настиг ее в пустоте и раздавил, но другой абориген вставал на место павшего товарища, как наполеоновский гренадер, — но нет, это была все та же муха, которая прилетала пожужжать на мое ухо. Я узнавал ее по большим глазам и наглой ухмылке. Чтобы не потерять остатки самообладания, я отправился — под непрерывными атаками мухи на мое левое ухо — на кухню, порылся и нашел там большую хлопушку и вернулся обратно в кабинет, неся хлопушку в руке, а муху на ухе. Но здесь я столкнулся с новыми трудностями. Разумеется, я мог дотянуться до мухи сильным ударом правой, но при этом, также без сомнения, мое левое ухо — и не только оно — испытало бы весьма болезненные ощущения.
Потому тут требовалась продуманная тактика. Я загнал муху в комнату и там закричал на нее по-венгерски, что гарантировало (как и у любого другого живого существа) наступление паралича. Но в данном случае он, к сожалению, не наступил. Лишь примерно через четверть часа этого сотрясания воздуха в качестве компенсации я получил лишь разбитую цветочную вазу, упавший горшок с цветами, обрушившуюся настенную картину и расцветшее левое ухо. Обстоятельства заставили меня принять компромиссное решение. Я вспомнил про свою тетушку Зельму, которая держала в Будапеште парикмахерский салон. В одном углу ее салона в течение всех летних месяцев всегда стояла тарелочка с наколотым сахаром, предназначенная для того, чтобы собирать всех летающих чудовищ. Точно такая же тарелочка стояла сейчас и на моем письменном столе, разбавленная для удобства пищеварения несколькими каплями воды.
Действительно, муха немедленно покинула мое ухо, просвистела в пикирующем полете над тарелкой, подхватила порцию сахарной пудры и вернулась обратно на мое ухо, где начала спокойно употреблять свою добычу. Как только запас был сожран, она раздобыла тем же путем новый, а потом следующий, а потом еще один. После четвертого или пятого пике я вычислил интервал ее полетов и врезал хлопушкой одним точно выверенным ударом. Обломки тарелки и мебели падали еще несколько минут.
Человек с нерешительным характером, возможно, впал бы на моем месте в панику. Но я не таков. Я могу
Вы не поверите — комната была полна мухами. После 28 я прекратил считать, поскольку должен был спросить себя, не посчитал ли я случайно одну муху дважды. А мою единственную местную жительницу я признал без труда по тому, как она с громким жужжанием приземлилась на мое левое ухо. Ее жужжание я тоже признал, хотя жужжала вся комната.
В качестве последнего средства я прибег к репелленту. И поскольку все было поставлено на карту, предварительно я изучил инструкцию по эксплуатации:
"Полностью очищает дом от насекомых. Безопасен для людей и домашних животных. Для достижения наилучшего результата в борьбе с летающими насекомыми рекомендуется закрыть все окна и двери и распылить средство во всех направлениях. Приблизительно через десять минут снова откройте окна и вынесите мертвых насекомых".
Я сделал все так, как было предписано. Я плотно закрыл окна и двери и опрыскивал всю внутренность дома, пока не устали руки. Затем я посадил, согласно инструкции по эксплуатации, на десять минут на мое ухо свою старую знакомую муху. Приблизительно через пять минут в этой тесной, затхлой, зловонной комнате мной овладело резкое недомогание. Еще через пару минут, поскольку сюда вообще не поступал воздух, я упал на пол от приступа удушья. В последнем усилии я попытался выломать дверь.
Но наконец-то эти десять минут прошли. Мухи открыли окна и вынесли меня наружу.
Бутылочка для кошечки
У каждого из нас есть слабости. Кто-то пьет, в кого-то вселился черт азарта, кто-то — большой любитель девушек или министров финансов. А вот моя жена, самая лучшая из всех жен — большая поклонница кошек.
Правда, кошки, которых она любит — вовсе не принцы благородных кровей из Сиама или Ангоры, а совсем обычные, прямо-таки ординарные маленькие страшилища, бегающие вдоль по улице и жалобным мяуканьем оповещающие, что они брошены. Как только самая лучшая из всех жен находит такое несчастное создание, ее сердце разбивается, слезы льются из глаз, она прижимает крошку к себе, несет ее домой и окружает любовью, заботой и молоком. До следующего утра. На следующее утро ей все это делать лень.
На следующее утро она говорит своему супругу:
— Ты не можешь освободить меня хотя бы от некоторых мелочей? Я же не могу все на свете делать одна. Имей ко мне снисхождение!
Так же было и с Пусси. Она подобрала Пусси накануне на каком-то углу и без колебаний взяла к себе. Дома она немедленно поставила перед Пусси огромную миску со сладким молоком и стала с материнским умилением смотреть, как Пусси будет ее опустошать. Но Пусси ничего подобного делать не стала. Она только лизнула разок молоко и свернулась рядышком в клубок. Приемная мама смотрела на нее в отчаянии. Если Пусси не приемлет молока, значит, она необычайно изголодалась. Следовало срочно что-то предпринять. Но что? Только спустя время, проведя специальное расследование, мы выяснили, что Пусси относилась к большому и счастливому семейству млекопитающих, и, следовательно, могла пить молоко, только высасывая его из бутылки.
— Ну, и хорошо, — сказал я. — У нас же дома есть для нашего второго мальчика, Амира, не меньше восьми стерильных молочных бутылочек, и…
— Как тебе это только в голову могло придти! Молочные бутылки нашего Амира — какой-то кошке? Давай-ка быстренько в аптеку и купи бутылочку с соской для Пусси!
— Ну, этого ты у меня не проси!
— Почему же?
— Потому что я стесняюсь. Взрослый мужчина, к тому же известный писатель, которого знает вся округа, никак не может придти в аптеку и просить бутылочку для кошки.