Сказители
Шрифт:
Увы, если кого-то заставили замолкнуть, застыть на месте, они оказываются в путах сказаний, которые им рассказывают другие. Путешественники могут поведать истории, которые пережили сами, а вот оседлым жителям легче брать на веру чужие слова и сплетать из них новые сказания. Они рассказывают собственные версии чужих историй с уверенностью приливной волны, набегающей на берег. Когда ты привязан к одному месту, у такого положения есть свои недостатки: выдумки, что вы слышите, скорее всего, противоположны истине. И те, кто обитает внутри, болтают только о том, что снаружи, и те, кто обитает внизу, болтают лишь о том, что вверху. Что же
Проклятье не испортило мою красоту. Я прославилась своей женственностью, чувственными изгибами. Я говорю об этом вовсе не из желания польстить себе, а потому, что это правда. Когда я превратилась в камень, мир перевернулся вверх тормашками. Ко мне приходили молодые пары за благословением, мне молились бесплодные, умоляя меня даровать им ребенка. Но могла ли я дать им то, чего они хотели: я, у которой не было ни детей, ни мужа? Но увы, они хотели в это верить, и было бы великим грехом опровергать их веру.
Хотя большинство приходили ко мне за благословением, были и такие, что приходили, дабы удовлетворить свои желания и нужды. Извращенцы трогали меня за разные места, гладили мои руки и ноги, ласкали мои груди. Моя шершавая каменная кожа от постоянных прикосновений стала гладкой, скользкой и сияющей. Я сияла, как никогда прежде.
Красота – вещь опасная. Неподвижность опасна. Быть предметом поклонения – быть способом исполнения людских надежд и мечтаний – это тоже опасно. Ведь никогда не знаешь, на какого рода желания и поступки ты можешь воздействовать. И откуда тебе знать, у кого добрые помыслы, а у кого злые?
И вот тот день настал: день, когда я снова стала человеком. И я исчезла с пляжа Кэнг Кхой, не оставив после себя ничего, кроме сказаний, которые рассказывали другие.
Той ночью сияние полной луны затмевало блеск звезд, затерявшихся в бездонном ночном небе, так что мой пляж был освещен так же ярко, как днем. Свинцовые воды реки Пасак безмолвно струились мимо. Но у меня было предчувствие. Что-то должно было произойти. Я это знала: что-то необычайное, что-то таинственное и вместе с тем предначертанное. Нечто наблюдало за мной сверкающими глазами – не человеческими и не звериными, но в которых соединились оба эти начала. Эти глаза излучали власть, могущество и силу. Внезапно все мое тело охватило лихорадочным жаром. Это было странно, очень странно. Я была заворожена, захвачена этой парой властных глаз.
Небо надо мной тоже изменилось. Темные тени набежали на лунный диск, затмевая его свет. Мало-помалу вся луна была проглочена целиком, и ее яркое сияние стало красным, как кровь. В этот момент что-то шагнуло из кустов вперед и направилось прямо ко мне. Я видела лишь белки глаз, пронзающий взгляд, который как будто излучала смолисто-черная фигура. Человек уставился на меня, воздев обе руки, словно в молитве, а затем тихо забормотал. Его бормотания становились все громче, превращаясь в нечто, похожее на звериный вой. Он то и дело останавливался, чтобы дунуть в мою сторону. Это произвело на меня странное ощущение: сначала я ежилась от холода, а потом загорелась жарким желанием. Его слова нежно ласкали меня, и я ощутила волну похоти.
В призрачной тьме лунного затмения я возжелала его со страстью, которая глубоко
Вода хлынула сквозь мое тело. Слезы брызнули из моих глаз и заструились по щекам. Он стоял прямо передо мной.
– Любовь моя! – вскричала я. – Как же долго тебя не было! – и я поспешила рассказать ему, что наш ребенок умер.
Он ничего не ответил. Вместо этого шагнул ко мне и поднял на руки. Смахнув слезы с моих глаз, он внимательно взглянул на меня. Я обняла его и, изогнувшись, крепко к нему прижалась. Его глаза сверкали – неистовые и властные.
– Красивая! Я даже представить себе не мог, какая ты красивая! – сказал он.
Выражение его лица сполна передавало всю силу объявшей его звериной похоти. И вдруг его губы зашевелились, зашептав слова, что полетели прямо мне в лицо. Мне захотелось спать, и я вскоре лишилась чувств.
Он отнес меня в свой дом, спрятавшийся в гуще джунглей, где-то в лесу Донг Пхайя Фай. В хижине было темно, и вся она была заставлена диковинными предметами – вроде травяных сборов для ванны, алтаря, посвященного богу Кали, символов Шивы, тканых талисманов и амулетов. Я ощущала присутствие незримых слуг, сновавших по хижине. Отвратительный смрад – смесь ароматов масел, едких трав, свечей, благовоний и ночных цветов – придавал воздуху внутри тошнотворную вязкость.
Проснувшись, я увидела, что он все еще сжимал меня в объятьях и опускал в ванну с травяным отваром. Он начал напевать какое-то заклинание, смывая верхний слой с моей кожи, тот отшелушивался и спадал, обнажая гладкий медовый цвет. Закончив, он поднял меня из ванны и отнес в кровать. За все это время я не проронила ни слова. Его бормотания напоминали бесконечное гудение – что-то в этом звуке заставляло меня вести себя покорно. Он возлег на меня, после чего похотливо овладел мною. Я была в восторге, полностью захваченная необычайным действом. Волны приятной слабости проносились по моей коже, снова и снова. И это же чувство, казалось, и его не отпускало ни на миг. Он получал то, что хотел, вплоть до самого рассвета.
Я проспала весь день и пробудилась только ночью. Как только я проснулась, он снова исторг свое заклинание над моим телом, и я снова была охвачена желанием. Он удовлетворялся мной каждую ночь, покуда я не забеременела. К счастью, это, похоже, утолило наконец его вожделение. Теперь он с надеждой ждал рождения ребенка, и ждал терпеливо. Он был занят своими заклинаниями; и ныне, когда его внимание отвлеклось от меня, я смогла наконец обрести толику здравомыслия и осознать, что он не мой настоящий муж. Этот мужчина был воплощением угрозы и темной магии. Я осознала это, когда сравнила его с оставшимся в моих воспоминаниях отшельником из пещеры, кого я знала много жизней тому назад, с чистотой и светом, исходившим от него… Этот же мужчина был порабощен тьмой и непотребными желаниями.