Сказка для старших
Шрифт:
— Не понял, — повторил Митька.
— Конечно, ты же не Бог. И я не понимаю. Без Бога это лишено смысла. Святые могут все. Абсолютно все. Но делают они только то, что Бог велит. Потому что только Он знает, для чего все это.
— Что — все?
— Вообще — все.
Митька сказал:
— Значити, любой грех — это отказ от всемогущества. По сути.
И добавил задумчиво:
— Это ж необратимое. Всемогущий все может, даже если он всемогущ не сам по себе, а только в молитве… по благодати. Все может. Может и отказаться
— Именно — по сути, — сказал Монах. — Любой грех — отказ от Бога. По сути.
— А Волшебник сказал, что любое наше желание — это требование конституции.
И Митька как мог пересказал феерию о конституции.
— Страстное желание — да, — ответил Монах. — Любая страсть враждебна Богу. Потому-то люди и бросают молиться. Попросят-попросят, да и бросают. А если бы не бросили — получили бы. Но — трудно продолжать. Благодать отходит — сомнения одолевают.
— Ну, да. Он говорит: Бог отходит на время. Но если не перестанешь молиться — возвращается.
— Не то, чтобы совсем отходит… Страсть противится молитве, а молитва — страсти. Потому-то тяжело молиться, даже о нужном. Потому что у нас все смешано со страстями. Даже желание спастись у нас смешано со страстями. С гордостью, например.
— А если бесстрастное желание?
— А что у нас бесстрастное?
— Нет, вообще, бывает бесстрастное желание?
— У того, кто чист сердцем. Конечно бывает. Желания — есть; страстей — нет.
— Тот попросит — и сразу получит? Он хочет того же, что и Бог? И трудиться не надо — молитва сама идет? Полная искренность?
— Конечно, полная искренность. А что касается труда, усилий… И да, и нет. И так, и не так. Это неописуемое состояние, нам не понять. Этого надо достичь, тогда и поймешь. Но называется — самодвижная молитва. Не зря так называется. Но труд там есть.
— А как это совместить?
— Не знаю. У Бога все совмещается.
— А у нас все желания — страстные?
— В какой-то мере. Соединены со страстями.
— Тогда же все равно получается, молиться — грех. Если все наши желания противны Богу. Страстные.
Монах нахмурился.
— Да нет, брат, пойми. Как раз наоборот. Вот не молиться — грех. Не молиться, а самому стараться удовлетворить свои желания. Это — грех. А молитва очищает наши желания. Сначала — очищает, потом — исполняет. Бросать молитву — грех. Отчаиваться в Боге — грех. А молиться — не грех. Это как страх и любовь. В Боге это соединяется, а если отделить — одно другому мешает.
— А молиться — не грех?
— Не молиться — грех.
Тогда Митька задал коварный вопрос:
— А почему Давид говорит про своего врага: "И молитва его да будет в грех"?
— Будет молиться о страстном, благодать отойдет, станет трудно — бросит молитву, отчается в Боге. Не сама молитва — грех, а оставление молитвы —
Монах подумал, а потом покачал головой:
— Одного не понимаю! Тебе-то, тебе все это трудно понять. Но он-то!.. Если он все это сам понимает, почему он до сих пор — волшебник?
— Может, мы сами чего-то не понимаем? — предположил Митька.
Митька встретил Сашу в автобусе.
— Как ты там?
— Нормально.
— А чем занимешься?
— Выступаю.
— И как?
— Нормально.
— Бьешь всех, наверное?
Саша кивнул.
— А твой папа знаешь что сказал? "Зря я научил его бою."
Саша махнул рукой.
— Знаю я все это. "В реальном бою силы не бывают равными." Только это все — теория. Красивые слова. Я понимаю, что такое реальный бой. Только зачем мне реальный бой? Я не кровожадный. Я люблю, чтобы было красиво. Уменье красиво биться — это престижно. Это положение в обществе. Это кусок хлеба с маслом. Плюс почет и уважение. Вот и все.
Кое-что насчет Сашки многоопытный Митька понял, ощутил еще при первом серьезном разговоре: Сашка был крутым, и к волшебству он был явно неспособен. Он давно уже чувствовал себя взрослым. И высокомерно отверг свое собственное детство, не понимая, что становится банальным, как и все взрослые. Почти все, кроме тех немногих, которые как раз и привлекали Митьку, и на кого ему хотелось быть похожим. Митька боялся банальности, а Сашка не боялся… ну и пусть. Флаг в руку, как говорится, сердцу не прикажешь.
Но что-то оставалось непонятным. Было ясно, что Сашка совершил что-то необратимое… как Антон в детстве. Но что?
Митька долго размышлял над Сашкиными словами, но понял лишь главное: Сашу так и не увлекла идея побеждать врагов силой Божественного Духа; ему хотелось добиться чего-то в жизни самому, своими силами. Тем более, что ринг, как и цирк, далеко от Бога. Всемогущество — слишком тяжелая артиллерия для ринга.
— Послушай, — сказал Монах. — Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь.
— Какую?
— О покаянии. Бог стал человеком и умер на Кресте — для чего? Для того, чтобы дать тебе ВСЕ, абсолютно все.
— Я это, кажется, понял. А при чем тут покаяние?
— Бог дал тебе ВСЕ, а ты не хочешь брать.
— Почему — не хочу? Хочу.
— Если бы ты хотел, ты бы оставил все остальное и только об одном бы думал. Это же ВСЕ, понимаешь?
— Кажется, понимаю, — повторил Митька.
— Понимаешь — а не делаешь, вот что ужасно. Он дает нам Себя Самого, а мы заняты другими делами. Понимаем, а мысли наши заняты не молитвой, а суетой. Хотя ведь понимем, что лучше Него никто наши дела не устроит. Понимаем?