Сказка Гоцци
Шрифт:
Я не брал денег — я знал, у нас с ними было туго. Тогда у всех с ними было туго.
Чего я только ни придумывал, чтобы избежать встреч с Громилой.
Я пытался пробраться по двору рано утром, до рассвета — Громила с нахальной улыбкой стоял на посту:
— Сыграем в пристеночек?
Мне казалось, что он никогда не покидал двора.
Я решил проникнуть на улицу через чердак, спустившись по водосточной трубе. Громила стоял на крыше:
— Сыграем
Он никогда не отбирал у меня деньги — он только предлагал сыграть.
Однажды в отчаянии я спрятал деньги в рот.
Громила вырос на моем пути.
— Споем? — предложил он, и первый затянул:
«На позицию девушка провожала бойца…»
— «… Темной ночью простилися…», - нехотя протянул я. Монеты зазвенели по камням…
— Сыграем в пристеночек?
Я хотел сказать маме, что мне больше не нужны деньги, что я разлюбил пирожки, что от них толстеют — но боялся, что она что-то заподозрит.
Как-то она протянула мне рубль двадцать.
— Я получила премию, — сказала мама — купи еще и пирожок с мясом.
Громила, облизываясь, стоял в парадной. Изо рта стекала слюна.
— Знаешь ли ты, Породистый, — спросил он, — что от большого количества мяса образуется язва?… Сыграем в пристеночек?
Так продолжалось пару лет. Пирожки с повидлом снились мне по ночам.
Потом выпустили из тюрьмы папу. Ему запретили жить в Ленинграде — и мы решили переехать в Ригу.
— В Риге можете жить, — сказали ему. — Там все такие, как вы. Антисоветчики!..
В тот день я вышел из дома поздно. Было пасмурно, в подворотне руки в брюки стоял Громила. Он смотрел на меня как-то грустно и даже не дал поджопника.
— Громила, — предложил я, — давай сыграем? В последний раз.
— Как ты можешь мне сегодня такое предлагать?! — возмущенно ответил он. — По случаю отъезда хочу тебя пригласить на матч «Зенит» — «Спартак». Играет Бурчалкин!
— На матч у меня нет денег, — сказал я.
— Контора платит, — ответил Громила.
Мы ехали на стадион в переполненном 34-м трамвае. Я висел на подножке, Громила — на колбасе. «Ах, огурчики мои, помидорчики…», — распевал он. Весь город ехал на стадион. Мы пересекли Васильевский остров, Лесное — и прибыли на Острова. Сто тысяч человек шли на трибуны. Все говорили об одном — играет Бурчалкин.
— Кто это? — спросил я.
— Лева Бурчалкин, — мечтательно протянул Громила, — таких ног нет даже в Рио-де-Жанейро!
Громила был в новых штанах. Пахло сиренью. Огромный стадион колыхался, как гигантская клумба.
Весь матч Громила орал, топал ногами,
«Зенит» проиграл. Никогда я не видал такой всенародной печали, такого траура. Казалось, снова умер Сталин. Море грусти разливалось с трибун и текло к Островам. Мужики шли убитые, покручивая папироски. У некоторых на глазах блестели слезы. Никто не спешил на трамвай — они отходили пустые, громыхая на поворотах.
Потом все пили пиво, философски беседуя о смысле жизни, поносили начальство, критиковали ноги Бурчалкина. Его голени уже не шли ни в какое сравнение с бразильскими.
Новый, незнакомый мир открылся мне на Островах пятьдесят пятого года.
Больше всех был убит Громила. Он курил чинарик за чинариком — и молчал.
— Ты знаешь, — наконец, сказал он, — я человек страстей. Я, наверное, смог бы прожить без пирожков — но без футбола?! Понимаешь ли ты, что сегодня произошло?
— Бурчалкину отказали его бразильские ноги? — уточнил я.
Он сплюнул:
— Вот смотри, Породистый, — сказал он, — ты любишь книжки, а я — футбол. Скажи, кто твой любимый герой?
— Наташа Ростова, — ответил я.
— Я о ней никогда не слышал, — сказал Громила, — но это неважно. Теперь представь, Породистый, что она умерла. Представил? Так для меня проигрыш «Зенита» — то же самое! Я живу страстями, Породистый!
Громила вдруг резко повернулся и показал какому-то мужику кулак. Тот съежился и отошел в сторону.
— Ты чего? — спросил я.
— Болел за «Спартак», - пояснил он. — Пивка выпьешь?
— Я не пью, — сказал я.
— А ты попробуй, — ответил он, — сегодня такой день, сегодня без пива нельзя. Если б у меня были гроши — я б водки взял.
Мы сели с кружками на траву. Громила аккуратно сдул пену, достал воблу.
— Я переживаю трудный период своей жизни, — сказал он, — «Зенит» проигрывает, ты уматываешь. Мне грустно, Породистый — а когда мне грустно — мне хочется кому-то набить морду.
— Воздержись, — попросил я.
— Только ради тебя, — ответил он и отхлебнул. — Вот ты уедешь — где я буду брать гроши на футбол? А ты, небось, рад, что от меня избавляешься. Зря, дурашка. Скажу тебе честно — всюду играют в «пристеночек». И всюду найдется свой Громила. Это — закон природы. Куда б ты ни уехал. Даже в Австралию.
— А ты там был? — спросил я.
— Не был, но знаю, — ответил он. — Закон природы…
Домой мы тянулись пешком светлым ленинградским вечером далекого молодого июня.