Сказка о ночном музыканте

Городенцева Елена

Троим быть вместе, видимо, нельзя!

Когда Давид проснулся, встало солнце,

Как и вчера довольно высоко.

Казалось, что оно не опускалось,

А отклонилось чуть недалеко.

Заржали рядом кони вороные.

Жеребчик стал прекрасным скакуном.

Он ростом уже был почти как лошадь,

С кудрявой длинной гривой и хвостом.

Но в нём ещё отсутствовали силы.

Он вёл себя пока что, как дитя,

Что

рядом возле матушки резвится,

Боясь и далеко не отходя.

Давид душою чувствовал ту радость,

Что доставляла воля тем двоим.

Смотря на счастье их, он улыбался,

Как, умиляясь, мы порой глядим.

И музыкант, шалаш не разбирая,

Поел с салфетки сотканной из трав,

В душе всех благ дарителю желая

И вслух «Спасибо!» искренне сказав.

Потом он взял привычно свою скрипку,

Подумал, что хотелось бы сыграть

На этом необычном инструменте,

Что может саму жизнь отображать!

Бездумно это делать невозможно,

Ведь это продолжение его.

Она была царицей инструментов,

Собою совершая волшебство.

Давиду захотелось вдруг возвысить

Звучанием летящим чудный мир,

Воспеть невинность, красоту природы,

Леса, луга и горы, где ходил,

Ласкающее тёплыми лучами

Светило, дуновенье ветерка,

Пушистые и мягкие, как вата,

Бегущие по небу облака,

Закат, рассвет, мост радуги над речкой,

Сияющую каплями росу…

Давиду непременно захотелось

Услышать звуки пенья птиц в лесу.

И, как всегда, от чистого порыва

Открытой, незапятнанной души,

С любовью ко всему, что есть на свете,

Поплыли трели дивные в тиши,

Окрасив окружающее в краски,

Несущие собой приятный цвет.

Вокруг всё солнцем нежным пропиталось,

Сияя фантастически в ответ.

Такое волшебство преображенья

Увидел музыкант и в лошадях.

Они, скача по лугу, окрылились,

И воспарили в солнечных лучах.

Похоже, им теперь подвластно стало

Спокойно отрываться от земли.

Под музыку, звучащую из скрипки,

В них силы небывалые вошли.

Всё было гармонично и созвучно

С тем, что хотела выразить душа.

Казалось, что с небес на то смотрели,

Боясь спугнуть движеньем – не дыша.

Давид

в игре был, как Икар свободен.

Звучал здесь не заученный урок.

Но в музыке прослушивалось явно,

Что юноша душой был одинок.

Не всё даётся сразу, нужно выждать.

Скрипач не тратил время своё зря.

При нём происходило возмужанье

Помощника – летящего коня.

Жеребчик стал высоким и красивым,

Что трудно взгляд надолго оторвать.

Он часто подходил, как друг к Давиду,

И даже позволял себя обнять,

Покорно, грациозно преклонялся,

Как будто приглашая покатать,

А может для того, чтоб парень вспомнил,

Что должен был давно уже сказать.

И вот в конце означенного срока,

Когда поднялся он до скакуна,

И был готов, набравшись мощной силы,

Лететь по небу с ночи до утра,

Настало время и для снаряженья.

Давид дал кличку другу – Огонёк,

С характером таким, как он весёлым,

Иначе зваться конь его не мог.

А может это было специально,

Чтобы никто другой не подозвал.

Напрашивался Воронок и Ворон,

Но он его тогда бы потерял.

Нетрудно было просто догадаться

Созвучно цвету лошадь подозвать.

Огонь внутри него никто не видел,

Лишь музыкант один мог это знать!

Давид сказал: «Дружок мой, приоденься!

Готовься к путешествию. Пора!»

На Огоньке вмиг сбруя появилась,

Что с виду позолоченной была.

Она смотрелась ярко и богато,

И всё же была очень тяжела.

Строением своим не позволяла

Раскрыть коню в полёте два крыла,

Что скакуна от прочих отличало,

Являясь самым важным из всего.

Поэтому скрипач сказал негромко:

«Переоденься!» – больше ничего.

И тут же Огонёк оделся в сбрую,

Не хуже прежней, но из серебра.

И в ней, как в первой, было недоступным

Явить в разбеге два больших крыла.

И юноша опять не согласился,

Ведь самым главным был, как раз полёт,

А также, чтоб при этом удержаться,

Когда скакун под облако взовьёт.

Поэтому пришлось опять Давиду

«Переоденься!» – громко повторить,

И, уточняя, всё-таки добавить:

«Не лучше ль кожу лёгкую носить?»

Намёк не скрытый конь мгновенно понял,

И больше сбруй других не одевал,

А облачился в ту, что всех удобней,