Сказка о принце. Книга вторая
Шрифт:
– Родная моя… Ты сегодня затмишь всех на свете красавиц.
Ее ладонь – атласные перчатки скрывают еще не сошедшие мозоли – дрогнула в его руке.
– Затмевать сегодня должен ты, - Изабель звонко рассмеялась, - а я – только оттенять ваш блеск, Ваше Величество. – И – без перехода: - Ты завтракал?
– Изабель, - застонал Патрик и легко поднялся, - не начинай хоть ты! Мне уже досталось сегодня от Тюльена, а за что? Ну хоть раз в жизни я могу побыть свободным человеком и делать все так, как хочу?
– Ты, радость моя, еще не нахлебался этой свободы? – насмешливо прищурилась Изабель и поправила на нем широкий, отделанный кружевом воротник. – Ладно уж, ты тоже сегодня прекрасно выглядишь. Как и положено.
На
– Я знаю, о чем ты думаешь, - шепнул Патрик, заметив тень в глазах сестры. – Не будем сегодня о грустном, ладно? Я люблю тебя, и все хорошо, - он протянул ей руку.
– Я тоже тебя люблю, - прошептала принцесса.
Столица гудела – целых два года не было у людей такого праздника. Раньше обычного открывались трактиры и рынки; пусть выбор был и небогатым, не таким, как довоенный, но пестрота и толкотня ошеломляли. В распахнутые с раннего утра Ворота пропускали всех. Дворец охватила суматоха, слуги сбивались с ног. Правда, не изволили прибыть послы от королей-соседей («Указ покойного короля Карла – аргумент, конечно, но чем вы докажете, что именно вы – тот самый принц Патрик? По нашим сведениям, Патрик погиб… а вы, простите, самозванец»), но с этим разбираться предстояло еще долго. Прибыли дворяне из провинций – конечно, кто сумел и успел.
Чеканя шаг, вышли из дворцовых ворот двенадцать гвардейцев, за ними – как и положено, в одиночестве, с непокрытой головой – будущий король, и из толпы полетели приветственные возгласы. Несмотря на ранний час, улица уже была запружена народом. В первых рядах, конечно, знать – те, кто не удостоился права идти в процессии за королем. На лицах – почтение, но без ненавидимого им подобострастия, у кого-то радость, у иных – опасение или сумрачное любопытство. Впрочем, таких мало, за два месяца недовольные или уехали, или изменили мнение о новом правителе. За ними – торговцы, ремесленники, даже крестьяне… эти смотрят с любопытством и выжидающе, не пряча глаз. Его народ, его подданные, те, кого он по праву рождения обязан защищать. Патрик шел медленно, то поднимал лицо навстречу щедрому солнцу, то обводил взглядом толпу. На мгновение ему показалось, что там, среди цветочниц и прачек, улыбаются ему темные глаза Магды… рядом – Джар, он смотрит спокойно, без насмешки и держит под руку бабку Хаю – она-то здесь откуда? Справа - прямая, худая, словно из стали отлитая фигура коменданта Штаббса. Патрик обернулся. Да, а рядом с Лестином идет Ян… поймав взгляд короля, он подмигнул и помахал рукой. Запомни каждый миг этого дня, король, помни всех, кто привел тебя к нему, помни и не упусти ничего из того, что ты должен сделать для них.
И он шел по улицам столицы, и каждый из тех, кто кричал или молчал ему вслед, кто бросал под ноги цветы или возносил хвалу, - каждый человек шел рядом и навсегда оставался в памяти.
Тяжелые, дубовые двери собора святого Себастиана распахнуты настежь. Шесть широких ступеней, шесть шагов под звон колоколов – и под ноги легла алая, точно кровь, ковровая дорожка. Высокие своды сверкают разноцветными искрами, стены обтянуты гобеленами с вытканными на них коронами, пол покрывают ковры. От слитного дыхания сотен людей, кажется, колеблется пламя свечей в изящных подсвечниках. Шаг… шаг… их всего пятнадцать, но как длинна
Архиепископ Георгий – строгий, невозмутимый, только в углах глаз мелькает улыбка – обернулся от алтаря, протянул тяжелый, выложенный изумрудами крест. Патрик, опустившись на колени, прикоснулся к нему губами.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… - голос Георгия отразился от стен собора и зазвенел, ему вторя, слитный хор множества голосов.
Патрик опустил голову. Господи, я знаю, что Ты не оставил меня. Спасибо. Да будет на все Твоя воля. Он ощутил прикосновение кисти с елеем и закрыл глаза. Все случилось так, как нужно. Глубокое, полное ощущение правильности происходящего охватило его, и когда он – отныне король – встал и повернулся лицом к людям, лицо его было спокойным и светлым.
– Я, Патрик Эдвард Дюваль, король Лераны из рода Дювалей, принимаю возложенные на меня права и перед Богом всемогущим клянусь даровать своему народу справедливость, мир и милосердие. Клянусь охранять границы Лераны мечом и законом. Клянусь привести законы моей страны в соответствие с законами Божьими, в меру данных мне Господом сил искоренять на подвластных мне землях зло, несправедливость, насилие и беззаконие, - по толпе пополз удивленный шепот – этого не было в тексте королевской клятвы. – Клянусь мечом и словом искоренять ересь, как подобает сыну Святой Церкви. Клянусь любить и почитать Господа моего и мой народ. И да поможет мне Бог.
Тяжело легла на плечи пурпурная, расшитая золотом мантия – знак королевской власти. А когда Георгий вручил королю скипетр и меч, Патрик, прикоснувшись к священным реликвиям, на мгновение услышал в зазвеневших под сводами собора голосах хора глубокий и мягкий голос Бога.
* * *
Она не смогла. Не попала, не сумела прийти на коронацию, и кто бы мог подумать, что это окажется так обидно и больно; что ей, еще месяц назад презиравшей всех королей на свете, этот самозванец? Но в том, что он самозванец, Вета сомневалась все больше и больше.
И дело было даже не в рассказах Августы, которая заходила к ним теперь едва ли не каждый день, чтобы поделиться новостями – а новостей всегда бывало много. Вете порой казалось, что у Августы есть знакомые или знакомые знакомых во всех слоях, во всех кругах, включая Господа Бога. Она приходила веселая, громкая и вываливала сразу ворох, и ей льстило внимание, с которым слушают ее и переспрашивают, ахают и кивают, и она ощущала себя самым значимым человеком в мире.
– … вот Лючия и говорит: с ног сбились, наряды шьют для коронации. Ну, понятное дело, ей наверх ходу нет, но короля нового она один раз все-таки видела.
– Какой он? – спросила Вета с замиранием сердца, даже не понимая, чего ей хочется больше: чтоб был похож или нет, ошибиться или увериться.
– Говорит, красивый, - вздохнула мечтательно Августа. – Молодой, говорит, стройный, только прихрамывает иногда, а на лицо – краше не бывает. И волосы, говорит, как золото. И такой, знаешь, ласковый, простой – ну ровно как всю жизнь ты с ним знакома.
«Врет», - думала Вета, но боль внутри не утихала. Обязательно врет, потому что если Патрик жив, он должен был отыскать ее, а иначе ей станет незачем жить. Пусть он будет мертв, нельзя ворошить прошлое бесконечно, нельзя тревожить ушедших, пусть ему – там – будет хорошо и спокойно.