Сказка про белого бычка
Шрифт:
— Иду, — отозвался журналист и строевым шагом направился к начальству.
Не доходя двух шагов, остановился, вскинул руку в древнеримском приветствии и возгласил:
— Аве Цезарь!
Офицер скептически глянул на него и хмыкнул.
— Ну-ну. Кто такой?
Роман прилежно повторил легенду, придуманную для него Терцием, Децимом и Садаем. Дескать, так и так, сами мы не местные, из Бактрии пробираемся по поручению великого царя Кушан Канишки. Велел великий государь за посольством приглядывать, оберегая
— И много вас тут? — Скептицизм во взгляде старого вояки не исчезал.
— Я один был послан, доминус.
— Складно лепишь по-латыни-то, парень, — похвалил центурион. — Складно, да не ладно. Думаешь, я поверю, что тебя одного отправили приглядывать за без малого сотней здоровых и вооруженных мужиков? Не поверю. И никто из них не поверит.
Он ткнул пальцем в своих топчущихся неподалеку подчиненных.
— Я верно говорю, солдаты?
Те недружно ответили.
— Правильно.
— Вот! Значит, ты кто?
Палец Марка Сервия уперся в Романову грудь.
— Значит, ты шпион. Ищейка. Верно я говорю? А не заодно ли ты с этими колдунами, которые покушались на жизнь достойного сенатора Квинта Тинея Руфа?
— Никак нет, — по-военному четко рапортовал Градов. — Вы же сами видели, доминус, как они хотели наброситься на меня.
— Тоже верно, — согласился офицер, хитро щурясь. — Если б не это, сидел бы уже с ними на одной цепи. И все-таки, что ты делал в расположении гарнизона солдат великой Римской империи?
— Говорю же, присматривал.
— Чтобы нас никто не обидел? — оскалился центурион гниловатыми зубами.
— Так точно!
— Один? — опять уточнил вояка.
— Как есть один.
— Ты меня за идиота держишь? — спокойно осведомился Марк, хотя в голосе его уже прорезались металлические нотки угрозы.
Тут вмешался языкатый Садай.
— Осмелюсь доложить, доминус, этот склавин… бактриец… В общем, этот парень здорово дерется. Нас четверых так отделал, что…
— Как, отделал?! — рявкнул центурион.
Мальчуган понял, что сболтнул лишнего.
— Нет, ну, мы просто не ожидали нападения. И потому он смог кое-что сделать. Но мы быстро опомнились и сами ему накостыляли…
Роман кашлянул. Юноша бросил на него затравленный взгляд и густо покраснел.
— Понятненько, — процедил сквозь зубы офицер. — Жиром позарастали, бездельники! Одного вонючего пастуха вчетвером отделать не могли?! Да я вас! Да вы у меня!..
— Извините, доминус, — вступился за арапчонка Роман. — Они бы и вдесятером со мной не справились в рукопашном бою, если бы не застали меня врасплох. Можете проверить.
— Как это? — отпала челюсть у центуриона. — Ты понимаешь, парень, под чем подписываешься?
Журналист кивнул.
— Ну,
Одна мысль не давала журналисту покоя. С тех самых пор, как Марк Сервий назвал имя пострадавшего.
— Как, говоришь, зовут вашего посла? — спросил он у арапчонка.
— Я говорить? — опешил юноша.
— Ну, ты или не ты, не важно. Зовут его как?
— Квинтус Тинеус Руфус! — четко отбарабанил Садай.
Приплыли, почесал затылок Роман.
Вот не думал, что в этом захолустье доведется встретиться с кем-то из реальных исторических лиц.
Тиней Руф, или как его звали в Талмуде, Турнус Руфус, то есть Тиран Руф. Человек, ставший в 130 году нашей эры пропретором Иудеи и за два года своего правления наделавший столько глупостей, что местные жители не выдержали издевательств и подняли восстание, во главе которого стал Симон Бар-Кохба.
Из сенаторского шатра вышел центурион. Его хмурый вид не сулил ничего хорошего.
— Эскулап говорит, что надо руку резать, — сообщил Марк Сервий. — Но сенатор может не вынести операции. Помрет от болевого шока.
И что теперь, подумалось Градову.
Руф умрет, не станет иудейским наместником, не прикажет перепахать Храмовую Гору с руинами еврейской святыни. Следовательно, не будет никакого мятежа Бар-Кохбы, и история Земли пойдет совсем по другому пути.
Налицо тот самый хроноклазм, о котором писали фантасты, начиная с Рея Брэдбери.
Да фиг с ним, с искажением хода истории. Главное, что он сам, Роман Градов, уже не сможет вернуться в собственное время. А это слишком.
Надо что-то делать.
— Кстати, а кто та девица, которая рыдала над сенатором? — осведомился он у юного араба. — Жена, наложница?
— Да что ты! — замахал руками парнишка, и на лице его заиграла мечтательная улыбка, столь свойственная юношам, когда они думают о прекрасном поле. — Валерия Руфина его дочка.
— Дочь? — удивился питерец. — А сколько же лет сенатору?
— Тридцать или мало больше.
— Раненько же он стал папой, — покачал головой Ромка.
— Она приемный. Посол лет десять назад жениться на матрона из знатный род, старшей он сам. Жена потом умер. Сенатор очень заботится о дочка. Любит ее.
— Еще бы, — хмыкнул журналист. — Как не любить такую красавицу?
— Ты что хотел сказать?! — вскинулся молодым петушком Садай.
— Тише, тише! — призвал к порядку забияку. — Вон, центурион на нас смотрит.
Тем временем к Сервию присоединился медикус — толстый дядька с растрепанными длинными волосами, обрамляющими приличную плешь. Тоже отнюдь не радостный на вид.