Сказка Востока
Шрифт:
Тамерлан всегда симпатизировал жене своего первенца — умной и смелой Хан-заде. Он внимательно выслушал ее жалобу по поводу сумасбродства Мираншаха, и, к удивлению всех, одарил по-царски Хан-заде: выделил отдельный дворец, слуг, сад и массу привилегий, обозначая тем самым, что отныне Хан-заде — вторая женщина в империи после Сарай-Ханум. Но интрига в том, что она, как мать Мухаммед-Султана, вероятней всего станет первой в случае кончины Тимура. Понятно, что при таком исходе событий наступает конец не только самой Сарай-Ханум, но и ее ветви потомства.
С первого дня пребывания Хан-заде в Самарканде меж нею и Сарай-Ханум началась нескрываемая
В этом споре главным и единственным арбитром является Повелитель. Но он, как и подобает главе клана, соблюдает некий нейтралитет, ко всем вроде бы одинаково чуток, внимателен и любезен. Тимур, будучи более чем преданным семье и родным, в то же время искусный политик, управленец и дипломат. Он пытается сохранить единство в семье, внешне — никакого предпочтения кому-либо. Вместе с тем, хоть и бьется его сердце не слабее прежнего, хоть и рвется он снова в бой и гуляет без удержу, а годы дают о себе знать: понимает, что не вечен. И если он еще при жизни не определит достойного наследника, то после его кончины распрей, смуты и внутрисемейной борьбы не миновать.
Тайно от всех, в присутствии лишь одного духовного наставника Саида Бараки, составляется Тимуром завещание, где назван наследник — Мухаммед-Султан. Чернила еще не успели высохнуть, а весь Самарканд об этом уже знал, и это немудрено, ведь на Востоке прислугу, охрану, евнухов, вроде как и за людей не считают. Они словно безмолвные тени, но за покоями Повелителя все же болтают.
После случившегося жизнь единственного наследника в корне меняется. Для полной безопасности его круглосуточно и повсеместно охраняет личная гвардия Тамерлана, он на всех приемах и торжествах по правую руку от Повелителя, и уже понемногу обучается управлять огромной империей самостоятельно.
Это решение в корне изменило расстановку сил при дворе. Авторитет и влияние Малой госпожи, или Хан-заде, значительно возросли, она в фаворе и ее вес день ото дня растет. Естественно, что при таких обстоятельствах дела Сарай-Ханум резко пошатнулись. Она отвергнута, покинута, словом, пока Тимур жив, якобы в райском благоденствии будет доживать свой век. Но это со стороны так. А на самом деле это жесточайший удар судьбы, настоящий ад и фальшь благоденствия, когда и кусок хлеба в горло не лезет, и роскошь претит; это катастрофа, поражение, крах, а в итоге — знать, что тобой рожденные сыновья не той закваски, не мужчины, не достойны династию продолжать.
Как повествует история средневековья, обычно отвергнутые государыни становятся на путь мести, и мстят они не кому-нибудь, а в первую очередь своим мужьям. Великая ханша Сарай-Ханум оказалась не такой: сохраняя внешнее беспристрастие, она была непоколебима в верности тюрко-монгольским традициям, свято охраняла имя рода и верность мужу. Она твердо верила, что решение Великого эмира безошибочно и только его следует признавать. Она вроде бы покорилась, и, покинутая всеми, зная, что ей уже давно за пятьдесят, в ожидании неминуемой скорой смерти, в уединении долгое время проводила в молитвах, но внезапный случай потревожил ее: младший, значит любимый сын Хан-заде и ее собственный внук Халиль попросил встречи наедине.
Он бросился на колени, что не свойственно принцам, бессвязно стал лепетать о своей несчастной
Современники полагали, что в отличие от остроумной Хан-заде, стареющая Сарай-Ханум никогда смекалкой не отличалась. Однако на сей раз из всего этого юношеского сумбура она быстро сообразила, что это ее шанс, ей благоволит судьба. Зная об указе Повелителя казнить некую Шад-Мульк, тем не менее Сарай-Ханум соизволила ее принять.
Этой знаменательной встрече историки мало уделяют внимания и в основном говорят, что укрывшаяся под чадрой, дрожащая от страха девушка бросилась в ноги Сарай-Ханум, вымаливая помощь и жизнь. На самом деле мы склонны поддержать другую версию. На центральной аллее Нового сада появилось доселе невиданное существо — черноволосая, светлокожая фея в воздушном, белом платье, рядом никого, легкая походка и лишь зонтик в руке — как символ достоинства и высокого положения.
Благодаря Халилю Шад-Мульк уже в курсе всех перипетий тимуровского дворца. Она знает, что сострадания и пощады здесь нет и быть не может. Здесь всюду богатство — значит строгий расчет и собственный интерес. Она также знает, что нагло врать, ссылаться на беременность или девичью невинность тоже смысла нет: опытные евнухи все быстро определят, в том числе и то, для чего с неких пор предназначена ее плоть.
Очаровывающая даже женщин, несказанно прелестная, свободная, грациозная, как рысь, по-своему гордая Шад-Мульк предстала во всем своем великолепии и обаянии перед отвергнутой госпожой. И это не было дерзостью, грубым вызовом или невежеством — это был экзамен прожитых лет, виртуозное владение телом и духом, женское изящество, искусство обольщения, притягательности и любви.
Сохраняя некое достоинство и в то же время наклоняя голову почти до пят, она, как подобает воспитанной девушке, поздоровалась с великой ханшей. В иное время такая вызывающая манера, быть может, стоила бы гостье больших неприятностей. Да здесь не только явный риск, но и продуманная психологическая игра, опирающаяся на ситуацию, и посему постоянно с ненавистью думающая о молодой Хан-заде постаревшая Сарай-Ханум про себя невольно усмехнулась: «Хе, ведь Бог есть. Он все видит, слышит мои молитвы, не забыл меня. Ха-ха, какая коварная невестка мне досталась, такую же и на путь блудливой Хан-заде Бог нам послал».
— Подойди сюда, — тем не менее сух и строг голос пока еще главной хранительницы очага. Она с любопытством и не без усилия ущипнула атласную кожу на руке Шад-Мульк. — Больно?
— Я не такое выносила, государыня! А это ласка, как благодать, — из-за пушистых бровей блеснули странно большущие раскосые, редкие для степей жгуче-синие глаза.
— Тогда иди сюда, садись, — это перед ее коленями, — расскажи, что в жизни такое юное создание могло повидать, — нескрываемый сарказм.
Не в тон ей, но и без какого-либо елейства Шад-Мульк очень медленно, порою заново переживая, даже смахивая слезу, поведала старой ханше, почти что как есть, свою судьбу с того момента, как лишилась родителей и попала в неволю.
Образно этот рассказ из стана врага, и будь Большая Госпожа в другом настроении, она бы его не поняла. Да сейчас она сама в состоянии пораженца, понимает, что это такое, и буквально растрогана от искренних повествований Шад-Мульк.
— Ну а кто твой отец? — ожидаемый вопрос.