Сказка Востока
Шрифт:
— Еще важнее, действительно сила, основа основ государственности — Академия наук СССР.
— А что за символ на крыше? Вновь обернувшись, уже в упор глядя на меня, мужчина жадно докурил сигарету и вдруг резко отошел. Я думал, что подальше от моих докучливых вопросов, а он, бросив окурок в урну, вернулся и с иронией выдал:
— Это знак — золотые мозги Союза! — и, видимо, что-то заметив на моем лице, он более серьезно продолжил: — Я думаю, — его рука указала на здание, — архитектор замышлял это как некий символ химического соединения… Но на самом деле получилось как есть — лабиринт истории
— Интересно, — не сдержался я и, как открытие, выдал: — А я ведь историк!
— Неужели?! — совсем дружелюбным стало лицо мужчины. — Тогда мы коллеги, — он протянул руку, — Калмыков Иван Силантьевич.
Разговорившись, мы поняли, что являемся не просто коллегами, а специалистами по одной теме исследования — Октябрьской революции 1917 года в России. Расставаясь, мы обменялись адресами, и позже Калмыков (а он был доктором наук) мне много помогал. Но эта связь оборвалась. Причин тому много, а главное, по-моему мнению, в том, что объект нашего исследования потерял актуальность, ибо в России свершилась новая революция начала 90-х годов, страна СССР распалась, следом война на моей родине, в Чечне. К счастью, все войны когда-нибудь кончаются. А я, как и прежде, научный сотрудник. Наш так называемый научно-исследовательский институт, где я работаю ныне, расположен в полуразрушенном здании на окраине руин города Грозного. И здесь, если честно, не до науки: масса бытовых проблем. Вот газ сумели подвести, еще полгода за электричество боролись, а тут и вовсе счастье — телефон достался. И казалось, кто к нам позвонит, кто наш номер знает? А позвонили, межгород, даже из Москвы, и лично меня, простого научного сотрудника, подозвали. Связь плохая, ничего не слышно, потом отключили напряжение, а когда вновь подали — поступил факс.
Оказывается, Институт этнологии и антропологии Российской академии наук совместно с каким-то международным гуманитарным фондом провел Круглый стол по проблемам войны и мира на Северном Кавказе. По материалам выступлений готовится сборник. Я включен в состав редколлегии, что весьма почетно. Но это не все. Хотя я и не присутствовал на заседании, от меня требуется предисловие и еще — развернутая статья, характеризующая современное социально-экономическое состояние Чеченской Республики.
Внизу — контактный телефон, фамилия — Калмыков Иван Силантьевич. Сразу позвонил, повезло: услышал позабытый было голос.
— Это я тебя включил в редколлегию, — из-за плохой слышимости Иван Силантьевич кричит.
Я хотел было возразить: не побывав на заседании, как писать предисловие.
— А вот так и писать! — постановил Калмыков. — Ты ведь видишь, как искажают историю, все налицо, точнее, с оглядкой на лица. Нам, ученым, надо хоть как-то выправлять ситуацию. Так что срочно вылетай.
Самолетом — дорого, да и из Грозного не летают, так что только через два дня поездом прибыл в Москву и прямо с вокзала на метро добрался до площади Гагарина, надолго уставился в высотное здание Российской академии наук.
Была зима, холодно, ветрено, низкое хмурое небо и редкий колючий снег. А конструкция на крыше уже не блестит. И
При входе в здание никакого трепета не было, были проблемы: пропуск не заказан, узнав, что из Чечни, придирчиво, с подозрением осматривали.
В лифте нужный мне этаж оказался последним. Прямо в «лабиринт», под «мозги». К удовлетворению, Калмыков встречал меня у лифта. Как всегда подтянутый, но поношенный, впрочем, как и я.
— Ты почему так долго? — будто мы только вчера расстались, он по-простецки подал руку.
— Готовил статью, — так же сходу стал оправдываться я.
— Да кто ее читать будет, — махнул Иван Силантьевич небрежно рукой, приглашая меня, двинулся по странному зигзагообразному пустому коридору, где заблудиться немудрено.
Кабинет Калмыкова где-то в тупике, зато просторный, светлый. По легкой пыли на столах видно, что здесь мало и редко кто бывает. Я сразу подошел к окну, вид из которого был от высоты головокружительный.
— Так, некогда-некогда, — торопился Иван Силантьевич, — давай свои материалы.
В моем портфеле сверху, чтобы не разбилась, лежала бутылка коньяка, так сказать, гостинец с юга.
— Ну, кавказцы, вы не можете без этого, — словно недоволен, развел руками хозяин. — Так, а это статья, — он вскользь перелистал ее, — очень много, надо наполовину сократить. А где вступление?
— Как я мог написать вступление, — теперь и я развел руками, — если с материалами Круглого стола вовсе не знаком?
— Ну да, — Калмыков сел, довольно шустро снял очки, надел другие, стал разглядывать этикетку: — Ваш коньяк?.. О, какие у вас были коньяки!.. Наурский винзавод, пять лет выдержки, — читал он. — Неужели правда?
— Я пожал плечами.
— После проверим, — он встал. — А сейчас, — положил руку на внушительную пачку бумаг, — вот все материалы, забирай в гостиницу. Номер забронирован, завтра к обеду жду с предисловием.
— Как к обеду? — взмолился я.
— Всего две странички, — он по-свойски похлопал меня по плечу, как бы выпроваживая, стал помогать собираться, оправдываясь: — Прости, у меня сегодня чертовски много дел, надо идти.
Мы вместе покинули здание академии, и я хотел было на улице спросить кое-что про «лабиринт», но Иван Силантьевич, как и при встрече, сухо протянул руку, растворился в снежных сумерках столицы.
По сравнению с моим бытом в Грозном, условия академической гостиницы были просто шикарными, правда небольшой телевизор барахлил, но это было к лучшему: надо скорее ознакомиться с материалами сборника.
Несколько первых статей — только о добре и мире, и даже гордость берет за свой многострадальный, мирный, трудолюбивый народ. Но вот статья, где с самого начала ненависть, клевета. В итоге — бомбы на головы чеченцев, как заслуженная кара.
Теперь я уже читал внимательно. Еще в двух-трех статьях почти то же самое, если не хуже, вплоть до того, что и депортировали чеченцев правильно. До утра просидел. Злость во мне кипит. Вывод один — провокация: меня специально включили в академическую редколлегию, мол, что вы хотите, редактор — чеченец, все верно и подтверждено.