Сказка Востока
Шрифт:
В ее бездонных темно-синих глазах полная отрешенность, даже надменность, взгляд в никуда, словно парит.
— Ха-ха! — в восторге хлопнул ладонями Тимур. — Сабук! — крикнул он своего военачальника. — Вот наш эликсир [67]жизни! Вот твоя мечта! Хочешь ее? Подарить?
— О-го-го! — будто взбешенный зверь зарычал Сабук, колотя себя в грудь.
— Тамарзо, — вновь Тимур встал над грузином, — а знаешь, как ее зовут?.. Хе-хе, это Шадома, дочь князя Атчароя.
— Дочь Атчароя? — в ужасе расширились глаза Тамарзо, он даже встал.
— Да-да,
— О Властелин! — взмолился Сабук. — Подари на ночь, век служить тебе буду.
— В честь рождения внука — дарю! — вознес Тимур руки к небу. — О-о! Нет, погоди, Сабук. Азнаур Тамарзо, Шадома говорила, что она голубых кавказских кровей. Ты ведь тоже такой. Давай по-мужски. Сразись с этим похотливым вепрем. Да ты не бойся, он только с виду богатырь, а так — труха, старик, в деды тебе годится.
— Терпи, молчи, Тамарзо, — на грузинском завопил Молла Несарт. — Это подвох, а она уже не та дочь Атчароя.
— Что он сказал? — обратился Тимур к переводчику и, не дожидаясь ответа: — Да он шут, а ты, Тамарзо, вольный человек, — и ускоряя процесс: — Сабук, ты готов сразиться за красавицу?
— Э-э-х! — перешагивая через стол, бросился к центру зала военачальник.
— А ты, Тамарзо, гордый сын Кавказа, готов отстоять честь юной горянки?
В начавшейся суматохе Молла Несарт уже был рядом с земляками.
— Тамарзо, сын мой, — умолял он, — не поддавайся на подстрекательство. Этот варвар все подстроил.
— Не волнуйся, отец, — внешне спокоен Тамарзо. — Я этого ожидал. Потому мало пил. Силы есть, я трезв, уж с этим чурбаном как-нибудь справлюсь.
— Берегись, что-то здесь не то, что-то не так, — почти плакал Несарт.
Все повалили на улицу.
— Драться на конях, оружие — любое, — ставил условие Повелитель. — Кто на коленях попросит пощады — останется в живых.
Для освещения зрелища повсюду огни факелов. Дует ночной ветер, идет мокрый снег, под ногами слякоть. В дальней стороне снаряжают Сабука, там много людей. Около Тамарзо лишь несчастные Малцаг и Молла Несарт, оба в слезах.
— Что вы меня оплакиваете? — крепится Тамарзо и, видя, что они совсем упали духом: — Малцаг, утри и больше никогда в жизни не показывай врагу наши слезы. Если что, — он не закончил.
— Отомщу, — процедил Малцаг.
— Наконец подвели коня Тамарзо. Тут же, уже верхом, появился Тимур.
— Славный у тебя жеребец, — любезен он. — Девочку заберешь, коня мне уступишь? — и, не ожидая ответа: — Ты его не убивай, так, вываляй в грязи малость. Хе-хе, потешимся немного, и опять гулять!
— Тамарзо, брат, — словно нож в сердце, страдающе прошептал Малцаг на нахском. — С конем что-то не то, смотри, пена у рта.
— Родной конь — полпобеды. Отойдите все. Начинайте, — дал Повелитель команду.
Свесив наперед копья, всадники ринулись навстречу друг другу и уже должны были сойтись в центре, как вдруг конь Тамарзо споткнулся, захрипел, как-то странно дернул головой, рухнул кувырком. Тамарзо изловчился, вскочил. Потеряв при падении не только легкий щит, но и копье, он уже доставал меч, но удар копья противника все
— Тамарзо, брат! — душераздирающий крик Малцага, он рванулся вперед, его схватили, скрутили.
Никто не двинулся с места, лишь Тимур поскакал к центру поляны, спешился.
— Хм, а говорили, голубая кровь, — он ткнул ногой изрубленное предплечье, откуда в такт сердцу бил фонтан. Тамарзо распластался на грязном снегу, запрокинув голову. — Ну, что? — склонился над ним Повелитель, — без руки поживешь, азнаур? — и, видя, как изо рта пошла кровь, сделал привычный знак Сабуку.
* * *
Еще двое суток продолжался этот пир — дикая оргия. Тимур занемог, но некогда — под его пятой империя, масса дел, с чего начать — не знает. Как спасение, требует в первую очередь зачитать письмо Саида Бараки из Самарканда. И будто знал духовный наставник, следующее написал:
«Знай, о Великий Эмир, что бренная жизнь и то, что накоплено людьми в миру из порочного ради наслаждения и удовольствия и будет предъявлено им на том свете, как это бывает с человеком, который переел жирной и сладкой пищи до такой степени, что его пищеварение расстроилось, и заболел желудок. Потом он осознал всю глубину своего позора по боли в желудке и неприятному запаху, исходящему из него, а также по большому количеству испражнений, и раскаялся после того, как прошло наслаждение, и остался один лишь стыд. Чем больше человек наслаждается земной жизнью, тем мучительнее будет его кончина. И этим же он будет наказан во время отнятия его души и выхода ее из тела, потому что каждый, у кого было много богатства — золота, серебра, рабов, рабынь — его мучения во время ухода души будут тяжелее, чем у того, кто не имел ничего, кроме малого. И воистину то, что мучение и наказание не проходят после смерти, а, наоборот, увеличиваются, потому что привязанность людей к земной жизни — свойство сердца, а сердце само по себе не умирает».
— О-о! — лежа на диване, стонал Тимур.
У него болит сердце, нестерпимо ноет все тело. Он кается, его мучает стыд. Пора бы самому задуматься о душе, пора грехи замаливать, да некогда. Надо решать государственные дела, а он не в состоянии думать. Но такое с Повелителем не в первый раз.
— Шахматы! — вот что мысли его в порядок приводит. — И этого строптивца Моллу Несарта сюда.
— Брошен в зиндан, — ответ визиря.
— Кто посмел, моего святошу?!
— Твой указ, тебе перечил.
— Хм, — этого Повелитель совсем не помнит и своих решений не меняет. Но тут особый случай: другого такого соперника нет. — Срочно Моллу ко мне.
В сырой и вонючей яме, под открытым небом, снегом и дождем за пару суток старый Молла совсем зачах. Да лекари Тимура знают свое дело: Моллу скорым образом отмыли, возбуждающим дурманом пропарили, каким-то зельем напоили, приодели, выставили пред Повелителем, и теперь, хмельной, он пуще прежнего осмелел, ставит свои условия: