Сказки Бернамского леса
Шрифт:
Склянки летели на пол одна за одной, и вскоре остался лишь пустой ларец, на крышке которого танцевали два журавля.
Истерика Этэйн иссякла, как бурный поток, что разлился в песчаной долине. Она прижала к себе ларец и вышла из опустевшей комнаты. В покоях своего супруга Эохайда нашла свадебный камзол, который король так и не сподобился надеть, и приказала в него облачить тело Айлиля. А утром, с первыми лучами солнца, вложила в холодные пальцы принца резной ларец и поднесла горящий факел к погребальному костру.
Слова, которые произнесла королева Ирина еще долго передавали из уст в уста наделяя
— Сегодня я провожаю в чертоги Отца людей своего сына, но скорблю не о нем, а об Ирине, потерявшем короля. Ибо там, где боги находят, теряют люди!
Огонь вспыхнул, костер занялся разом, словно все дрова в нем были пропитаны маслом. Этэйн смотрела сквозь пламя, не моргая до тех пор, пока не взвилась ввысь огненная птица.
— Феникс! Феникс!
Люди задирали головы и показывали пальцем, силясь перекричать треск костра. А Этэйн впервые со дня известия о свадьбе почувствовала, что дышит полной грудью. Она знала, что в небо взвился журавль — птица первого королевского рода Ирина. Круг наконец замкнулся.
Все лето над Бернамским лесом носились бури. Крестьяне, что жили неподалеку, боялись лишний раз выйти за хворостом. Ибо всякому, кто видел грозовые тучи над древними деревьями, становилось ясно: Лесной Царь не в духе.
Люди хотя бы могли отсидеться по домам, а вот туатам от скверного настроения молодого царя было не спастись.
Мидир вернулся не позже назначенного срока, и всякий, кто обладал умением видеть сокрытое, знал: нить, что связывала его с кровавой королевой Морриган разорвана. Только вот Лесной царь вместо того, чтобы сыграть долгожданную свадьбу, удалился в отцовский дом на дне волшебного колодца, запечатав его от посторонних глаз. Лишь белый пес молчаливым стражем оставался подле него.
Туат безучастно сидел на берегу ледяного озера с удочкой в руках. Несчастный червяк, призванный служить наживкой, давно околел и совершенно не интересовал откормленных рыб, что носились пестрой стаей от одного края к другому.
— И долго ты собираешься отравлять дивный воздух Леса своим отчаяньем? — на тропинке возникла прекраснейшая из женщин. Ее пышные пепельные волосы струились пенным водопадом вниз по изящной спине, а в легких шелковых одеяниях блестела луна. Однако бирюза ее глаз была темна. Только это да еще ровная складка меж бархатных бровей выдавали беспокойство.
Мидир подскочил и поклонился.
— Оставь. Церемониям место внутри холмов, а не дома.
Она опустилась подле него, не примяв травы, и Мидиру не оставалось ничего иного, как последовать ее примеру. Не зная, как ответить на вопрос матери, он молчал. Туата Темной стороны луны так же не торопилась продолжать разговор, делая вид, что ее занимает лишь солнечный блеск, щедро рассыпанный по водной глади и ничего более.
— Пришла сказать, что предупреждала или напомнить о долге? — не выдержал Мидир.
Туата посмотрела на него грустно и чуть насмешливо, так, как могла смотреть на собственное дитя лишь любящая мать.
— Легко быть правым, когда говоришь очевидные вещи. Гораздо сложнее позволять своим детям совершать ошибки, даже если ты живёшь первую жизнь, а твой ребенок третью.
— Ты была против моего союза с Фуамнах.
— Да. Ведь, прежде
— Ты просто защищаешь ее! Ведь она, как и ты, туата нечестивого двора! — Мидир не выдержал, подскочил и стал мерить поляну шагами. Пес перевел взгляд от одного дивного на другого и спрятал нос между лап. На всякий случай.
— Кажется все мои слова были о тебе, а не о Бадб, — туата не двинулась с места. — Так или иначе, ты все сделал правильно, мы с отцом гордимся тобой. И каким бы ни был твой выбор, мы поддержим его.
— Даже если это приведет к войне с людьми?
— Нуаду воевал с людьми, Ноденс воевал с людьми, что тебе мешает?
— Не хочу кормить Бадб кровью.
Туата темной стороны на это лишь пожала плечами.
— Тогда предложи ей иную пищу.
Сказала и растаяла, словно роса в жаркий день. А Мидир все стоял и смотрел, размышляя о том, что его отец не побоялся связать свою жизнь с королевой нечестивого двора, завершив таким образом распрю, что некогда начали Нуаду и Бадб. И живут же пятую сотню лет душа в душу, давным-давно завязав узлом языки тем, кто говорил, мол, Айлин Аргатлам не оставила Хозяину Холмов иного выбора, кроме как жениться на ней. А отец… ведь он прекрасно знает, что все в этом мире отбрасывает тень. Именно с его молчаливого согласия нечестивый двор ведет свои темные дела, на фоне которых Хозяин Холмов остается дивным господином из добрых сказок. Выходит, отец с матерью сумели достичь того, чего не смогли Нуаду с Бадб.
Мидир в задумчивости зарылся рукой в волосы. Ему-то теперь как быть?
— Подкинь монету.
Стоило сиде исчезнуть, как бард принял человеческое обличье и с нахальным видом вертел меж пальцев серебряный кругляш. — Скажем аверс — Этэйн, реверс — Фуамнах, а встанет на ребро бери обеих, не стесняйся.
— Ты хочешь, чтоб я свою судьбу отдал в руки случаю? — Мидир не мог понять смеется ли над ним человек или говорит серьёзно.
— Вполне себе вариант.
— А если мне не понравится, то, что выпало?
Бард разулыбался так, словно всю жизнь ждал этого вопроса.
— Значит ты точно будешь знать чего хочешь на самом деле.
Глава VI. Игра в хидфелл
Меня зовут Этэйн. Я дочь короля Мерсии, супруга короля Ирина. Последнее воплощение Бадб и единственный человек в этом темном замке, сохранивший трезвый рассудок. Даже моя верная служанка вздрагивает средь бела дня и кричит ночами. Но я питаю ее крохами своей силы, ведь быть единственным нормальным среди толпы безумцев тоже самое, что прослыть сумасшедшим среди тех, чей ум ясен.