Сказки детского Леса
Шрифт:
– Ну и что? – спросил он у случившегося под рукой брата-бобра.
– Ничего…, - вдумчиво ответил брат-бобёр, потому что хотел спать.
– Ладно, - согласился он, - спи пока. Утром воробышков посчитаешь, не забудь. Нужно край.
– Сосчитаешь, как же, их. Вот в тот раз считал…, - ворчал уже укладываясь в сухой листве брат-бобёр, - А они кто прыгает, кто чирикает. Порхают тоже понимаешь. Я ведь это как – ты сначала попытайся представлять из себя хоть что-нибудь путное, а потом уж порхай. Одних считаешь – другие уже по воду пошли. Беспорядочный народ. Не-пре-зен-та-бель-ный…
– Не какой? –
– Может всё-таки весна? – с почти ненадеждой в голосе спросил доктор.
Он посмотрел внимательно и с пониманием доктору в глаза и уверенно определил:
– Осень!
И немного добавил: - Поздняя…
– Ты в окно посмотри, а вовсе не на меня, - с тоской попросил доктор. – Там же снег растаял и светит по-твоему что?
Он уважительно отнёсся к просьбе доктора и посмотрел в окно.
– Дождь… - светски утомлённо заметил он и стал зябко кутаться за неимением пледа в смирительную рубашку.
– Какой дождь? – чуть не плакал от отчаяния доктор и тогда он коротко и кротко разрешил назревшее противоречие:
– Проливной.
Доктор отчаялся и обиженно отвернулся к окну.
«Не надо так переживать», говорил он про себя доктору, «снег ещё не скоро пойдёт». А вслух сказал:
– Доктор разрешите мне лесенку…
Доктор вздрогнул, но не отвернулся от окна, а так спросил, тихо: «какую лесенку?..»
– Доктор разрешите мне лесенку в небо, - попросил он.
Доктор понял и не стал отвечать.
Он понял, что лесенку ему не разрешили. Он не стал отчаиваться, попытки разрешено было повторять.
Между тем свечерело. Нянечка позвала его покушать, но он не сильно сегодня хотел. Сегодня впереди было темно и много звёзд. «За капуской!», усмехнулся он про себя и обеспокоено оглянулся по сторонам. Вечер был близок, а зайчонка нигде не было. Ночью обязательно надо было передать его в звериное царство. Вышел месяц, вышел ясный, звёзды рассыпали свой свет по подоконнику, наступила ночь. Зверята ждать себя не заставили.
Вышел на крылечко - достал скрипку
Подаренную самим Страдивари
и заиграл
Нестерпимо щёкотало под мышками
Отбивало последние надежды
И ещё было больно от всего окружающего
А по большому счёту было всё равно
Он играл на крылечке
«Лунную сонату» Бетховена
И смешно подпрыгивал на одной ножке
Думая что так танцуют всегда
На самом деле он просто забыл тапок
И левая нога немножичко мёрзла
Но
И музыка звенела в чистом утреннем воздухе
Пока он играл он практически никого не боялся
Но славные весёлые музыканты
Настраивали уже пулемётку «Максим»
С противоположной стороны его двора
Они заиграли отчаянно слажено и умело
Немного поиграв вместе
Они разошлись по домам
Пулемётчики баиньки
Он со своей глупой скрипкой на небо
День был прожит не зря
А зайчонок не захотел уходить. Он вообще был зайчонок не по порядку и остальные зверята только хихикали, когда он шукал зайчонка по всей палате, а тот спрятался в уголку и не хотел выходить. Ни за что.
Ветер беспокоит юные сердца. Возможно нас уже не остановить…
Мир живущий робкой надеждой на возможные всё ещё, лёгкие перемены, не затрагивающие его тошнотворного благополучия. И притягивающий себя прочными оковами за металлический ошейник к холодной тяжёлой стене. Даже если мы вас не тронем – вас расстравит по стене само время. Вы постарели не по-хорошему и теперь трясётесь от страха всё не приходящей за вами смерти. Наверное вы достойно и красиво провели вашу долгую жизнь, если так не хотите с ней расставаться. Наверное вы всегда были достойны собственной смерти, если можете позволить себе минутную слабость на пороге.
Вы оголтелая, злая и очень нехорошая хуйня. На вас смотреть больно глазам, глаза не выдерживают такого количества мелко дрожащей тошноты.
Но мы уже близко. Мы выручим. И если не научим достойно умирать, то хотя бы прервём вашу затянувшуюся сыто-трусливую агонию.
На игрушечной железной дороге горел поезд. Вагон очень наполненный детьми горел быстро. Очень. Они проснулись все от страха и им теперь было больно. Совсем недолго они хотели плакать, как обыкновенные игрушки, но это была слишком несправедливая для них вселенная и поэтому их голос стал одним большим очень острым криком. Который поднимался высоко высоко, очень высоко, к нему… Чтобы он знал. И уже там далеко над его глупыми облаками превращался в тихий и для него безумящий вой…
Он не был к тому времени больше всемогущим и доктор давно уже запретил ему творить чудеса. Но только вот чего не смог запретить доктор…
Он тогда пошёл себе тихо прямо по воздуху. Времени было много потому что у него застыл в ухах детский маленький общий крик. Пришёл вниз и спрятался. Спрятался спрятался спрятался от самого себя. В самую сокровенную глубину детского горящего вагончика. Крик нарастая, влился и влился, полностью в одного него, и тогда он умер…