Сказки детского Леса
Шрифт:
Колоссальная затея распалась, волооки не пошли никуда, а расселись на ветках вокруг него говоря своё таинственное «гу…». Только малый мишук не устоял таки и согласился играть с маленькой зелёной днём мартышкой Шандорой, но превращаться обратно не стал и очень гордился своей новой одёжкой перед малышнёй.
Тем временем высыпали звёзды – столько сколько угодно, а потом, потом ещё показался лёгкий невесомый ещё почти лучик восходящего месяца. «Светло будет», подумал он и волооки согласились все «гу-у…».
–
– Гу,- сказал самый большой волоок.
– Понятно, – сказал он.
Горит и кружится планета
Над нашей Родиною дым
Из нас до рассвета доживёт почти никто
Но мы рады будем
И тому что хоть кто-то остался
Протянутые к солнцу руки
Пробегут потом ладошками по глазам
Кто останется – похоронит не выживших
И опять уйдёт строить всем – счастье
Мы творили этот мир когда он был ещё совсем маленьким
Мы не побоимся ответить за него и теперь когда он ворочается в болевых муках неуклюжим подростком
Нам ведь всё равно – мы бессмертные
А без него нам грустно
А его нам – любить
Ночь получилась душистая и смешна. Пахло ночными фиалками и резедой. «Интересно, а как пахнет резеда», подумал он. «Нормально пахнет», подумали ему в ответ волооки, «не слышишь, что ли».
– А это точно резеда? – попытался он уяснить окончательно.
– Точно, - ответил самый большой, хотя выглядело это опять таки как обычное «гу!».
Тем временем звёзды в небе потихоньку превратились в цветные карамельки и надо было спешить. Он пособрался с силами и огляделся вокруг.
– Лиссс! – крикнул он громко и встрепенул всю исторически сложившуюся к тому времени ночную тишь.
События последовали в примерно следующем порядке: лиссс не услышал; тёмные вековые ели попригнуло, но выпрямило потом; трусишка зайка серенький прекратил скакать и с интересом посмотрел кто это там; одна знакомая капелька, образовавшаяся ещё во время утренней росы задрожала на далёком листике.
– Чего лиссс? – поинтересовался по приятельски самый большой и остальные волооки обернулись к ним: «гу-у».
– Ничего, - необрадованно пояснил он своим тёмным товарищам. – Спит ещё!
Но лиссс уже не спал. А пробирался надёжными тропами
Волооки осыпались горстями на землю. От неожиданности, а он сказал:
– Опаздываешь!
– Не сердись, - сказал тихо лиссс. – Я может грибы собирал. И ягодку!
– Одну? – уточнил он.
– Что одну? – не понял по простоте лиссс.
– Ягодку. Одну собирал?
– Одну…
– А грибы?
– А грибы все! – вздохнул по ночному печально лиссс.
– Собрал? – спросила с ветки маленькая зелёная днём мартышка Шандора.
– Да нет их там. И не видно ничего. Ночь всё-таки.
– Ладно, - сказал тогда он. – Пора скоро. На подпрыг пойдём.
Команда была в сборе.
Активизатором следствия ваших молитв
Страх впускает крепкие корни в ваши мягкие добрые до того сердца
И не совсем может понять почему вы так настойчиво сопротивляетесь
Так чего же вы тогда ведь хотели?
Первый художник сошёл с ума говорят, когда узнал что в палитре кроме белого есть ещё и чёрный
Это ничего, от этого он не перестал быть художником и говорят ещё красиво получается
Только в особо радостные и красивые моменты своего творчества он по-прежнему без ума
И уж совершенно доктор противопоказал ему – бояться
Он и как мог… - слушался
И пить молоко по утрам
Он слушался
Он (потерянный у сам себя):
– А у них какие-то не чеховские доктора, а злые – мериканские, они улыбаются, а у них в глазах эсэсовские повязки, и если меня переведут вдруг к ним – я буду очень… обиженный!
Добрая юная нянечка (устало и с распахнутыми навстречу солнцу глазами):
– Не обращайте ради Бога внимания, он всегда когда боится чего-нибудь – псих.
Голос из собрания Сочувствующих Идиотов:
– Нет! Он – добрый ребёнок!
Он:
– А вы, мышкины львы, молчите, потому что вы добрые – вам некогда меня защищать. Назначаю вас воспитателями и директорами для зверушек детских садов!
Волооки были по необычному серьёзны по ночам. И внимательно следили за каждым движением, но думать категорически не соглашались и не допускали проблесков мысли в свои непроходимо дремучие головы. Но с виду были очень задумчивы, за что неизменно уважались в лесу. Особенно запоздалыми ночными путниками.