Сказки для взрослых
Шрифт:
"Искупаюсь в ручье, вот что я сделаю!" - решил он обрадованно. Привязав лошадей под деревом, вошел в лес, и голова, которую и без того напекло солнце, закружилась: на свежих березовых пнях бродил и клубился сок, отчего кругом стоял густой хмельной аромат. Пьяные осы, шмели и шершни метались в воздухе, кружились, сталкиваясь друг с дружкой, и, казалось, весь лес был полон их гудом.
Купец надышался лесного духа, и в нем заиграла кровь. Скидывая одежду, малый блаженно зажмурился от мысли: "Выманю красотку, вот что я сделаю!"
Он
– Адельха-айд, где ты?
Раззадорившись, рыскал под берегом, жадно заглядывал под тенистые ветлы. А она дрожала от озноба в гнезде утки, скрытом резучей осокой.
Купец наплескался в ручье, за непрестанными криками вдоволь наглотался воды, но и идя к своей повозке, все еще не мог успокоиться; страстно восклицая: - А, вот ты где!
– заглядывал за кусты и деревья. Между тем Жобль и Рыбакляч подкрались к возу, посбрасывали с него товары и рылись в них. Чудищ заслонял куст бузины. Купец протянул к бузине руку:
– Где ты, Адельхайд?
– он отодвинул ветви.
– А, вот ты где!
– и быстро выглянул из-за куста.
Что с ним стало! Побежал не зная куда, упал за картофельным полем на проселке, словно только того и желал, чтобы уткнуться в серый плюш пыли. Да как примется размачивать его слезами! Подобрали купца проезжие, а он им:
– Поманила меня красотка. А у нее ослиные уши! Клюв - о-го-го-оо! Лапки - обезьяньи. Стала во-о-от такой толщины, - и как мог широко развел руками.
– Башка акулья. А зубки-то - кабаньи. Ой, спасите меня от красотки!
Купца положили в городскую больницу, где его поили чесночным настоем, разведенным в растворе горчицы, обкладывали льдом, а затем делали припарки. Потом он уже не говорил про красотку, но плакать продолжал, хотя и беззвучно.
Им весьма заинтересовались господа из судебной палаты, где скопились нераскрытые дела о задушенных и зарезанных девушках. Не имеет ли этот купчик кое-что сообщить следствию? Не убийственный ли порок выказывает себя в молодчике, наделяя красоток ослиными ушами и акульей пастью?
Подозреваемого заключили в узилище, дабы подвергнуть допросу с пристрастием, но мешали сомнения. Если он в продолжение основательных больничных процедур не развязал язык, чтобы попытаться изменить свою участь, то сможет ли заплечных дел мастер повлиять на него успешнее врачей?
И господин надворный советник предложил вот что. Нужно запросить у казны предусмотренные особой статьей суммы и обеспечить узнику кормление отбивными с перцем, обильно отпуская также красное вино. Через месяц к нему можно послать подряженную для этой цели девицу - вот тут-то и откроется, на что способен молодчик! Явит ли он глазу наблюдающих то, что должен явить молодой здоровый мужчина, потолстевший от жареного и розовощекий от вина?..
Мысль господина советника оценили по достоинству, и писцу, дабы потом уже не отвлекаться от документов следствия, поручили покончить с отчетом о том, какая прожорливость отличала
В то время как купец и не подозревал, что должен неистово предасться чревоугодию, Рыбакляч и Жобль раздумывали, на какое благое дело употребить его имущество? Оба терпеть не могли скупость, когда это качество принадлежало кому-то другому, а собственная их щедрость, если относить ее к выдумке, просто умиляла.
– Посмотрите-ка на этот холст!
– сказал один.
– Замечательно огромный холст...
– подхватил другой, и они встретились взглядами, захваченные общей мыслью. Сердца у них так и заколотились.
В сумерки Жобль уселся на Рыбакляча, они накрылись холстом, предварительно проделав в нем отверстия для глаз, и отправились в деревню к охотнику Брагману, который настолько славился жестокосердием, что никто из знавших его не мог бы сказать, чего в нем больше: злой страсти к охоте или охоты позлобствовать? Отличала его и страстишка к скабрезностям, а также к рассуждениям о помолвке и женитьбе.
Два сообщника были на пути к нему, и Икота, услышав их разговор, представил опасный замысел во всем его хитроумии. Не замедлив посоветоваться с Тобиасом и Розетомом, он поспешил к знакомой девочке Йозефине. Ее отец и мать, взяв с собой маленького сына, уехали в торговую слободу за покупками, собираясь вернуться только утром, и подросшая Йозефина, уже, можно сказать, девица, сама хозяйничала на кухне: тушила сосиски в глиняных горшочках с соусом и квашеной капустой. Хотя дом стоял в стороне от деревни, Йозефине не было страшно. Забор новый, высокий, ворота надежно заперты, двор стережет собака.
Девушка, помешав в горшочке, возвращала его в печь, когда залаяла собака, а под окном раздалось мяуканье.
– Что ты так рано возвращаешься, мой кот?
– спросила Йозефина, отворяя окно.
– Учуял вкусное, а мыши пусть гуляют?
Но кот не появился. В окно дунуло - со стола слетели хлебные крошки. Йозефина хотела сказать: "Странно!" - но не успела. Горшочек вдруг выдвинулся из печки, крышка приподнялась, а сам он наклонился.
– Я узнала тебя!
– изумленно вскричала девушка.
– Добро пожаловать, добрый дух из леса!
В тот же миг она увидела возле печки маленького красивого кавалера в зеленом кафтане, расшитом серебряными узорами.
– Молодая хозяйка!
– произнес гость с поклоном.
– Ты стряпаешь лучше, чем старые повара в замках!
– он тут же отправил в рот полсосиски и ложку тушеной капусты.
– Как жаль, что я спешу!
– и, вздохнув, поведал про беду, что приключилась с Простуженной Вороной. Бедная, она зябнет на кусте вербы, потому что ее дупло заняли крикливые бродяги-галки. А Икоте некогда с ними возиться - Жобль и Рыбакляч хотят привести в лес охотника Брагмана. Обитатели леса беззащитны, пока духи больны.