Сказки для взрослых

Гергенрёдер Игорь Алексеевич

– И пойдем к венцу!
– живо закончил за нее Икота.
– Ведь мы только жених и невеста, и нас еще ждет свадьба!
– он прильнул к ее уху: - Зачем нам брать с собой страшилищ? Уж не на смех ли?

Оттилия вспомнила о тех двоих и посмотрела на них более опытным, критическим глазом:

– Они твердили мне про средство, которое им поможет...

– Мне известно средство получше, и только невежа может не признать его!
– объявил Икота.
– Их нужно обучить приятным манерам - кто, хотел бы я знать, способен не похорошеть от этого?

Он

указал на расщепленную колоду и объяснил: следует защемить в нее копыто одного и хвост второго, чтобы приятели учились отвешивать друг другу поклоны и произносить "мерси", как оно принято в свете. Когда они станут делать это отменным образом, разве не облагородится и их внешность?

Ящерица захотела непременно увидеть еще двоих благородных кавалеров.

– Ах, манеры!
– сказала она.
– Пусть будут!

Она не договорила, а два друга уже припустили своей дорогой и, по обыкновению, в разной манере: Рыбакляч хромал на три ноги, а Жобль задевал ослиными ушами за сучья и переворачивался на лету.

Оттилия, которая до этой минуты думала исключительно о любви, неожиданно для себя прыснула - Рыбакляч так и шарахнулся вбок: чтобы застрять промеж двух берез, росших из одного корня. А у Жобля ослиный хвост свернулся петлей - и то ли верхушка елки попала в нее, то ли петля поймала верхушку, но только чудище повисло вниз головой. Оно заорало громче, чем орали бы двадцать ослов в случае известного успеха.

На застрявшего Рыбакляча кинулись юркие ласки - и как щекотали и кусали, шныряя по туше! Он кряхтел, пыхтел, фыркал, а более всего визжал - и было в его визге что-то такое, чего, несомненно, не было бы, если его просто резать. В то время как он исходил этими звуками, хорьки, сбежавшись под елку, подпрыгивали, вцеплялись зубами в длинные уши Жобля и принимались раскачиваться, взмахивая хвостами и направляя движение.

Волки глядели и щерились, лисы растявкались в восторге. А до чего разнузданно вели себя птицы!

– Оставим их бесноваться и пойдем туда, где не слышно этого галдежа, заботливо позвал невесту Икота.

Послеполуденный зной тяжелел, когда они приблизились к поляне у Камышового Озера. С него потянул ветерок, и ему чуть внятно ответили вызревшие махорчатые заросли, а листья осокорей, что окаймляли поляну, зарябили молочно-сизоватой изнанкой. Но слабый вздох растаял, и опять стало сонно. Верхушки трав просвечивали на солнце, и зелень разнеженно и жарко отливала желтоватым лоском. Сияли сахарной белизной, словно свежеомытые, пенные зонтики девичьей кашки. Над густо-сиреневыми шапочками репейника кружились шмели. Воздух дрожал и переливался, полный терпких, томительных ароматов.

Оттилия обратила взор на Икоту:

– Здесь вдоволь покоя для любви...

И тут на поляну вышла красавица-серна. Виола повернула точеную головку на восхитительной шее и без страха рассматривала ящерицу, столь огромную, что ее свита, даже если считать лишь крупных хищников, выглядела малорослой до смешного.

– Хороша!
– один из волков проглотил

слюну, в то время как Виола, ступая с неподражаемой грацией, удалялась к озеру.

Ящерица задала вопрос жениху:

– Мне, должно быть, кажется, будто она мила?

Тот промолчал, а у хорька Дипса глазки блеснули злобным предвкушением:

– Она первая красотка, и это все знают. Скорее вели волкам разорвать ее, а мы прикончим остатки!

– Хм, - сказала Оттилия, - я так и сделаю.

– Делай, - равнодушно отозвался Икота, - если не хочешь вдобавок к своей получить и ее красоту.

– Ее красоту?

– Да - ту самую, которую ей дает волшебная вода озера. Серна четыре раза на день купается в нем.

– А если я искупаюсь, стану ли прекраснее ее?
– взволнованно спросила Оттилия.

– Конечно! Но ты должна сказать озеру: "Отдаюсь во власть твоего духа!"

Громадина тут же бросилась в воду:

– Отдаюсь, отдаюсь во власть твоего духа!
– и подняла пребольшие волны, устрашающе мощно бултыхаясь и брызгаясь.

Со дна мигом всплыл Виллибальд, спутал ей лапы сетью из лыка и ивовых корней и потянул в глубину. Она думала легко разорвать сеть, но безмерная сила вдруг пропала. Чем глубже погружалась Оттилия, тем меньше становилась, и когда она коснулась донного ила, то была уже не больше обыкновенной ящерицы.

Виллибальд взял ее, обессиленную, в ладони, поднял наверх и выпустил в камыши. Оттилия выбралась из тины на плавучее липовое бревно. И тут ее увидел король ужей красавец Уле. Он подплыл к бревну и поднялся над ним во всем блеске своего одеяния, которое так и хлестало глаз игрой тонов и оттенков, так и поражало изысканностью. Уле был цвета медовой сливы, с узорчатыми янтарными полосками по бокам вдоль тела, брюшко, казалось, покрывал сплав золота с платиной. На лбу сиял солнечный зайчик, а в глазах-бусинах мерцал лукавый задор.

Уле любовался ящерицей, обольстительнее которой ему если и встречался кто-либо, то только во сне... а если и не только - разве ей стал менее к лицу цвет абрикоса в пунцовую крапинку?

– Будь хозяйкой в моем королевстве!
– послышалось какое-то время спустя, и часы так и летели...

Торопила их или нет неистовая пара, чтобы темнота скорее защитила от обвинения в нескромности? Резвясь на песчаном мыске, молодые, может статься, и не обратили внимания, как воцарилась иссиня-бархатная ночь и лунная трепетная стежка легла от одного берега до другого.

Виллибальд, хоть и осуждал себя за неподобающее любопытство, притаился в тростнике и подсматривал. Недотрога Адельхайд, и чарующая, и холодная, покинула свой ручей и бесшумно влезала то на одно дерево, то на другое - в поиске места, откуда лучше виден мысок. Даже старый Флик дер Флит прокрался на берег, бормоча под нос, что только издали, одним глазком глянет, так ли они подошли друг другу - Оттилия и Уле.

Сказка "Оттилия и Уле" следует в цикле четвертой, после сказки "Простуженная Ворона и ее друзья".