Сказки Гамаюн
Шрифт:
– А я, – спросила Предназначенная, – я сама добровольно пойду на эту страшную Охоту, буду рисковать непонятно ради чего?
– Ты уже приехала сюда, значит, шаг навстречу судьбе сделан, трудно остановиться на переправе, может снести.
Я моргала глазами: мы что, все здесь потенциальные жертвы дикой охоты? А я и принцы для чего?
– Не удивляйся, Ловелия, твое присутствие необходимо. Я догадываюсь, что без твоей помощи не обойтись. Так же как нет пути назад у принцев. Вас привело сюда, и остался путь только вперед. Роль принцев еще определяется в руках Макоши, она сучит нить их судьбы, и там видно будет, что она соткет. Видишь ли, существует шанс –
Потом он продолжил.
– Святое Дерево Мироздания имеет вид могучего дуба, что корнями уходит в Навь, ствол и ветви его в Яви качаются, а макушка упирается в Правь. Но не просто найти Дерево Мироздания. Оно становится видимым только в ночь охоты, а в обычные дни путь к нему закрыт семью печатями, покрыт завесой невидимости. До этой ночи искать его бесполезно. Но и в эту ночь только сама богиня Макошь, или видящая пути, может проводить к нему. Судя по тому, что рассказали про ваши путешествия принцы, ты, скорей всего, призванная стать видящей пути, Ловелия. Это удивительный дар, редко кому даётся, я таких ещё не встречал. Но так ли это или нет, будет известно только в ночь Дикой Охоты. Так что от тебя многое зависит.
Я вздохнула. Без меня меня женили. Ведь не собиралась я ни на какую охоту, хотя интересно посмотреть на этот летящий ужас, да и людей, что тут томятся в ожидании чуда, жалко. Только страшно очень.
– А скоро Охота эта произойдет?
– Этого никто не знает, сначала будет предзнаменование. Что это или кто это – никто не знает, но сказывают, когда придёт, не ошибётесь, узнаете, не перепутаете.
Принцы, которые сидели до этого молча и, насупившись, слушали историю, переглянулись, и Хи сказал:
– Мы проделали большой путь вместе и не бросим Лотту одну в этом ужасе, если она решится идти. В ответе мы за неё. Значит, пойдем с ней. Это не обсуждается.
– Да погодите, спасибо за поддержку, но идти пока некуда. Чего забегать вперед, ничего же ещё не ясно.
И все, перебивая друг друга, начали обсуждать услышанное. Особенно переживала Предназначенная. Она считала себя обычной девушкой, не способной ни на какие подвиги, но я видела, как в глубине глаз ее загорается желание участвовать в этом странном и опасном мероприятии. «А она молодец – пронеслось в голове – не впадает в панику и явно способна к неожиданным поступкам».
– Ловелия, все, кто прибыл сюда, уже вступили в игру с судьбой. Её нельзя остановить. Пути назад для них уже нет. Если начавший путь сейчас отступится, разуверится, предаст свою мечту, его ждет горькое разочарование. Богиня Макошь отвернет свой лик. И тогда возьмёт в свои руки его судьбу Недоля, будет управлять жизнью старуха Лихо Одноглазое, доведя его до того, что душа отправится в Навь, а оплакивать его могилу будут Карна с Жалею.
Вечером долго вспоминала и раздумывала над рассказом Сказителя. Как всё сложно, опасно, неоднозначно.
Вопросы, вопросы, вопросы. Кто бы помог в них разобраться? Боги не стремятся вмешиваться в мою жизнь, но, может, это и к лучшему – их забота может дорого стоить. Ещё пришла мысль: если все идем, то надо познакомиться и с другими постояльцами.
Утром, убирая тарелки, я как бы невзначай пригласила сопровождать меня в лес парня, которого Клевенс назвала Кающимся.
– Ты не сможешь мне сегодня помочь в лесу? А то надо поставить побольше силков, да кабаны что-то совсем близко к дому подходить стали, страшновато.
Хотя я, конечно, врала. Уж чего-чего, а леса я не боялась. Лес мне дом родной. Я его отцом своим считала.
Парень с легкостью согласился, ему интересно. Чем в доме кукситься, прогуляемся. Разговор, конечно, зашел об ожидаемой Дикой Охоте. Как он представляет событие, и что ему поможет.
– Меня тут Ловелией зовут, а так я Лотта, ты знаешь.
– А меня мать Чеславом нарекла, вот такой и получился, а здесь меня Кающимся обзывают. Если бы это так было, то боги давно бы меня простили, а так, видимо, не то что-то.
– Мы зашли далеко в лес, дорога не близкая, время есть. Расскажешь, как ты здесь оказался, если тебе не слишком тяжело об этом думать?
– Да рассказать-то можно, только ты после этого на меня и смотреть не захочешь, не то, что в лес ходить. Плохой я человек.
– Да мало ли у кого какие грехи, я не сужу, не дело это – человеку человека судить.
Он явно собирался с мыслями.
– Не знаю, с чего начать.
Я промолчала.
История Кающегося
Всё началось, когда мать померла. Сижу, плачу крокодиловыми слезами. Она хорошая была, мудрая, заботливая. Всё для меня и сестры старалась. На похороны, как водится, Карна с Жалею залетели. Только Карна посмотрела на меня и сказала:
– Не вижу в сердце твоем, Чеслав, должной грусти и печали по матери. Одна корысть заполнила разум твой, и ею только и жил, себя помыслами тщеславными тешил и тешишь сейчас. Забудешь об этом отныне, и поселится в сердце твоем ныне жестоковыйном скорбь по матери, и судить себя будешь судом не человеческим, а таким, как я тебе пошлю, в Нави взращённом. Будешь отныне каяться до тех пор, пока не простит тебя матушка, а как уж ты это сделаешь, не моя печаль.
И всё, начался с того дня для меня самосуд такой, о котором и не думал, что бывает. По дому иду – её вижу, слова её слышу и ответы свои мерзкие. Обиды, что ей причинял день за днем, в памяти всплывают. Как посмеивался, как мимо печалей ее проходил и не замечал, а только отмахивался да серчал, что жить замечаниями мешает. Грубил, чтобы не задевала совесть словами своими да взглядами печальными. Хотя она и сказывала, что и она все время сама вспоминала свою мать и постоянно просила у нее прощения, что не почитала её так, как она заслуживала. Но это её кара была.
Так вот, после этого по улице иду – кажется, каждый человек видит во мне всю мерзость, мною совершённую. Что, когда болела матушка, не помог, когда о сестре просила, не сделал, как сердце её на части рвал делами своими. Умом понимаю, что и другие не лучше меня частенько были, да только то умом, а то сердцем в надрыв. Уже и старухам на нашей улице помогать стал, они благодарят да время от времени обязательно скажут:
– Если бы так матери своей помогал, как чужим людям, жива бы была по сей день, да радовалась, на тебя глядючи.