Сказки народов мира; Тысяча и одна ночь
Шрифт:
Все ближе и ближе слышался свист, и уже не только свист, а еще и топот копыт и треск валежника. И вот наконец чаща раздвинулась, и охотник увидел Каипору. Он был маленький, жилистый, черный как черт, мохнатый как обезьяна, и ехал верхом на тощем черном кабане. В правой руке он держал длинную железную рогатину, а левая рука его и вовсе не была видна, как, впрочем, и весь левый бок — виден он был только наполовину, словно другая его половина растаяла в сонном, жарком, сыром воздухе леса. Вонзая острые пятки в бока поджарого кабана, он скакал по своей вотчине с гиканьем и свистом, протыкая рогатиной воздух, поднимая
— Эге-ге! Эге-ге! Эге-ге!
Наткнувшись на убитых кабанов, распростертых на земле, он стал с силой тыкать в них своей рогатиной, приговаривая:
— Вставайте, вставайте, бездельники! Не время спать!
И убитые кабаны вскочили как ни в чём не бывало и убежали,
ворча. Только последний, самый большой кабан, никак не хотел вставать… Каипора пришел в бешенство: он тыкал непокорного с такой силой, колол с таким остервенением, что даже сломал один рог своей рогатины. Тут только большой кабан поднялся, словно нехотя, и, встряхнувшись, поскакал вслед за остальными. Каипора закричал ему вслед:
— Нежности какие! Ну погоди, я тебя проучу! Теперь из-за тебя придется завтра идти к кузнецу чинить рогатину!
И, пустив вскачь своего сухопарого кабана, Каипора умчался, оглашая чащу гнусавым криком:
— Эге-ге! Эге-ге! Эге-ге!
Долго еще сидел охотник на дереве. Когда ни крика, ни топота уже не было слышно и вокруг стояла полная тишина, он слез с дерева и не чуя под собою ног побежал домой.
На следующее утро, ранехонько, зашел он в гости к кузнецу. Ну, поговорили о том о сем, а тем временем солнце уже встало высоко на небе. Тут-то и постучался в двери кузницы невысокий кряжистый индеец в кожаной шляпе, нахлобученной на глаза. Вошел и говорит кузнецу:
— Добрый день, хозяин. Не можешь ли починить вот эту рогатину? Только поживей, а то я уж больно спешу…
— Эх, добрый человек, — отвечает кузнец, — поживей-то никак нельзя, потому как жар в горне раздувать некому. Мехи-то у меня с утра — как неживые.
А наш охотник как взглянул на индейца, так сразу признал в нем вчерашнего знакомого и подумал, что Каипора затем, верно, и переменил свое обличье, чтоб пойти к кузнецу чинить рогатину, которую сломал вчера о бока большого кабана. «Ну, погоди…» — подумал охотник и вскочил с места со словами:
— Я раздую горн, мастер.
— Неужто умеешь? — спросил кузнец.
— А попробую. Пожалуй, тут особой-то учености не требуется, — сказал охотник.
Кузнец разжег горн и велел охотнику взяться за мехи. Охотник приналег на мехи и стал раздувать, но только тихо так — р-раз — два-а; р-раз — два-а — три-и-и, — напевая в такт песенку:
Кто бродит по лесу, Насмотрится чуда…Индеец глядел-глядел, а потом подошел, оттолкнул охотника, да и говорит:
— Пусти-ка, ты не умеешь! Дай-ка я!
И как нажмет на мехи, да и пошел быстро-быстро: раз — два — три; раз — два — три… А сам напевает:
Кто бродит по лесу, Насмотрится чуда… …Насмотрится чуда, Но только об этом НиТут наш охотник стал пятиться к двери, выскользнул тихонько на улицу, да и давай бог ноги! С тех пор он никогда уже не убивал кабанов и, если что в лесу увидит, то уж держит язык за зубами.
Один юноша очень любил одну девушку и хотел на ней жениться. Но вот забирают его на войну, и говорит он своей любимой:
— Смотри не выходи за другого, я скоро вернусь, и мы с тобой поженимся.
А чтоб никто не узнал про их любовь, юноша назвал девушку Кокосовой Пальмой, а она его — Кокосовым Орехом. Простились они друг с другом, горько плача, и ушел юноша на войну. Много женихов сваталось к девушке, но она всем отказывала, все ждала своего любимого. Так прошло несколько лет, и велит ей отец выходить замуж: хватит, мол, привередничать.
Делать нечего, пришлось ей покориться.
Наступил день свадьбы, и как раз в этот день вернулся с войны юноша. Стал он расспрашивать про свою любимую и узнал, что сегодня она выходит замуж. Сильно опечалился юноша, даже есть не стал. Заметил это слуга-индеец и спрашивает, отчего он такой печальный. Поведал ему юноша свое горе, а тот ему и говорит:
— Не печалься, мой господин, доверься мне, я все устрою.
А во дворе дома, где жила девушка, росло деревце. Под это
деревце юноша приходил когда-то беседовать со своей возлюбленной. Велел ему слуга укрыться под ним и обещал, что девушка непременно туда придет. Юноша так и сделал, а индеец отправился в дом невесты.
Там уже было полно гостей, невеста с женихом уже одеты, и все готово к свадьбе. Ждали только священника. Тут индеец попросил позволения поздравить невесту, подошел к ней и спел:
Я с войны пришел к тебе, Неужель конец надежде?.. Пальму ждет свою Орех Там, где ждал когда-то прежде.Тут все захлопали в ладоши и закричали:
— Браво, индеец, спой другую!
Индеец спел еще куплет:
Из напитков всех вкусней Алуа, скажу по чести; Пальму ждет свою Орех В тот же час, на том же месте.Гости зашумели:
— Здорово поешь, индеец! Спой еще!
Индеец обрадовался и спел:
Иль ты счастлива с другим? Иль про все ты позабыла? Пальма, Пальма, твой Орех По своей тоскует милой.Тут вскочила невеста — ей, мол, пить захотелось — и за дверь. Прошмыгнула она тихонько во двор и побежала прямо к тому деревцу, куда прежде приходила беседовать со своим возлюбленным. Он один был ей по сердцу. Кинулась она в объятия своему милому, а тут как раз и священник подошел: юноша с ним заранее уговорился. Обвенчал он жениха с невестой, и жили они долго и счастливо.