Сказки о рае
Шрифт:
Через какое-то время автобус остановился, открылись все двери, и стало очень-очень тихо. Дима ждал, но ничего не происходило, и он всё же решился открыть глаза.
Автобус стоял посередине тёмного поля, и только где-то вдали мерцали огоньки приземистых новостроек. Ему стало опять очень холодно, холодно и страшно. Дима выскочил из автобуса и побежал в сторону города. Бежал он долго, но когда обернулся, то увидел, что находится всё там же, рядом с жёлтым икарусом, край неба над городом покрыла мутная грязная синева.
«И так – целую вечность…» – подумал он.
Впрочем,
Огни оказались фарами машины, чёрного новенького «Хаммера», который шикарно притормозил прямо перед Диминым автобусом. Дима забился в самый угол задней части автобуса и понял: только теперь он и приехал в свой ад.
Из «Хаммера» выскочил сухопарый, очень смуглый парень. «Эфиопский еврей, а может, просто мулат», – подумал Дима. Бугристая голова парня, обритая наголо, аж блестела, одет он был в просторную, разукрашенную какими-то птицами и слонами гавайскую рубашку и чёрные мешковатые джинсы, свисавшие довольно низко с его узких бёдер. Дима даже увидел полоску трусов с фирменной надписью «Joker». С ним были две развесёлые девицы. Мулат подошёл к двери автобуса, снял чёрные очки и наполовину просунулся вовнутрь:
– Димон, ёпть, ты где спрятался, выходи уже, приехали…
Девицы весело заржали.
– Димон, – продолжал мулат вполне дружелюбно – ты чо, сковородок, что ль, приссал? Не боись, нет тут сковородок, всё это – ложь и пропаганда мудаков-конфессионеров, – девицы ржали где-то рядом, как заведённые.
Дима каким-то чутьём понимал, что пока он не заговорит с мулатом, он не в его власти.
– Дим, у тя серьёзные проблемы с религиозной ориентацией: патлатому уёбку с кадилом ты не поверил, еврейцу перебежчику тоже, – девицы продолжали гоготать. – Дим, ну так ведь тоже нельзя, уймись уже.
Дима старался не смотреть в сторону мулата, а смотрел прямо перед собой и вдруг увидел две пластиковые буквы, прилепленные к внутреннему стеклу кабины водителя. Это были еврейские буквы «Заин» и «Шин», нечто тёплое и знакомое исходило от них. «Заин» – значит «оружие», «Шин» – «зуб».
В Диминой душе родилась надежда.
– А я ведь тоже еврей, – продолжал мулат, всё так же дружелюбно. – Вот, посмотри, – он расстегнул свои шаровары, и из них вывалился огромный змеевидный член, который тут же ожил и стал двигаться, словно принюхиваясь к происходящему в автобусе, – вишь, обрезанный! – тут он сам засмеялся звонко и весело.
Дима продолжал смотреть на буквы и видел теперь, что они не прилеплены, а их держат чьи-то руки. «Неужели рэбэ Сафир, неужели?..»
Как только Дима произнёс про себя имя старика, тут же увидел улыбающегося своим беззубым ртом старого рэбэ.
– Дим, ты ж хотел с евреями обучаться в небесной ешиве, так у нас тут полно евреев! – мулат загоготал так, что автобус затрясло.
Раби Сафир не обращал внимания на выходки мулата, он был совершенно спокоен. Неторопливо он стал показывать Диме свои буквы, точь-в-точь так же,
Первой была – «Алеф».
Как только Дима увидел «Алеф», он почувствовал, что брошюрка, всё ещё покрывающая его голову, словно ожила.
Рэбэ показал – «Бет», и Дима понял, что, собственно, происходит. Он схватил брошюрку в руки и открыл страницу наугад – ну, конечно же, во всех словах, в которых должны были быть «Алеф» и «Бет», были пробелы.
«Когда он покажет мне все буквы, список грехов будет стёрт».
Старик показал Диме «Гимел», и пробелов стало ещё больше, теперь – «Далет»…
Мулат вдруг прекратил смеяться и внимательно посмотрел на Диму.
Из списка пропали уже «Гей» и «Вав».
– Ты чо, Дим, жидов, что ль, сюда приволок? – мулат повернулся в сторону кабины водителя и увидел рэбэ Сафира. В остервенении он тряханул автобус так, что оба, Дима и старый рэбэ, упали, и всё-таки из списка ушли все «Заин».
Он тряс автобус, но буквы продолжали уходить одна за другой.
Тогда мулат схватил одну из девиц и оторвал ей голову. Девица дико завопила, а её испуганная голова загорелась изнутри. Разгневанный мулат отошёл на шаг и метнул горящей головой в автобус, пробив в нём внушительную дыру. Автобус загорелся, и Дима стал терять из виду рэбэ Сафира; мулат тем временем молча и яростно отрывал один за одним куски обшивки автобуса, отбрасывая их в сторону. Из списка пропали все «Ламед».
– Дим, я тя этим сионистам в лапы не отдам, – услышал Дима голос успокоившегося мулата. – Держись, братан, прорвёмся, под Кандагаром было круче! – девица гоготала где-то совсем рядом.
Дима бросился к круглой платформе посередине икаруса, он уже не видел рэбэ Сафира, но чувствовал, что тот ещё здесь. То, что он увидел за стеной огня, наполнило его восторгом – перед ним стоял сам рав Аризаль в праздничном субботнем одеянии: белоснежный талес, тфилин на голове, золотые кисточки цицит.
«Рэбэ!» – воскликнул Дима и бросился под его защиту.
Мулат тоже был в автобусе.
Рав Аризаль выдвинулся вперёд, оставив за собой Диму и рэбэ Сафира, который показал Диме букву «Мэм» – вода.
Мулат бросил свой шар, но Аризаль выставил руки вперёд, уперевшись ими в невидимый экран. Огненный шар ударился в него и, как мячик, отскочил.
Когда в Диму полетел второй шар, экран Аризаля принял видимые очертания чёрной сетки еврейских букв, а Рэбэ Сафир уже показал следующую букву «Нун» – рыба, змея, затем – «Самех» и «Аин».
Мулат подошёл совсем близко к экрану, схватил его и разорвал с треском, как простынь. Аризаль отступил.
Оставалось только шесть букв, всего шесть… теперь пять… – Дима увидел букву «Фэй».
Мулат схватил Аризаля за плечи так, что тот не мог двигаться, но вдруг вскрикнул от боли: из глаз Аризаля вырвалось два лучика, а на груди у мулата проявились огненные ряды букв. Он выпустил на секунду рэбэ, и тот, высвободившись, стал переставлять горящие буквы прямо на груди вопившего мулата.