Сказки Перекрёстка
Шрифт:
Сережа открыл было рот, но тут же решил, что для первого раза достаточно. Они с Германом еще не такие близкие друзья, но все впереди. Мысленно пообещав себе рано или поздно «доконать Германа», он вышел из его каюты.
IV
Когда в ушах зазвенело, а виски словно сдавил пресс, я поняла, что пора всплывать. Инстинкт самосохранения пинком отправил меня на поверхность, и я, как воздушный пузырь, выскочила из воды.
Помогло. Тело оставило попытки вернуть ощущение чужих сильных рук на талии и посторонних твердых мускулов, перекатывающихся
А еще ему захотелось есть.
Я взобралась на скалу, прыгнула с нее на берег и пошла домой. Дома меня ждало созревшее «нечто». Куст, на котором оно висело, я посадила еще в первую неделю плена, когда выяснила, что на Острове все питаются только тем, что растет или плавает. То, что плавает, мне было жалко есть, поэтому я стала подгонять под свой вкус то, что растет. В результате у моего домика появился аппетитный садик с огородом, а я надолго увлеклась селекцией. На Острове все росло быстро. Его природа с удовольствием выполняла мои задумки, и вся мною созданная еда была вкусной.
Дома я наконец-то освободилась от пропитанных соленой водой штанов с рубашкой и переоделась в сарафан, зажгла в печке огонь, чтобы согреть воды для чая, и сорвала «нечто».
Задумывалось оно как мягкое, но не сочное, сладко-соленое и пахнущее свежим хлебом. Если это удалось, назову его «бубл».
М-м-м! Бубл!
На кусте, радуя глаз, висело еще десятка два бублов.
Я всыпала в горшок с кипятком горсть сушеных цветочков, и через мгновение по моему крошечному домику разлился их запах… Что-то не то было с этими цветочками…
«Память тела» вмиг захватила меня целиком, и я уже не смогла отключиться от абсолютно реального ощущения рук Германа на своей талии и его взгляда в своих глазах. Если бы просто касание и взгляд! Касание и взгляд вызывали столько разнообразных ощущений во всем теле, что я показалась самой себе музыкальным инструментом, на котором кто-то невидимый играет, умело перебирая струны.
Это было приятное, новое и острое чувство. Вот только безысходное какое-то. В нем слишком отчетливо обозначался смысл его влияния — оно привязывало меня к Герману, заставляло стремиться к нему, желать постоянно находиться рядом. То яркое, волнующее и прекрасное, что я ощущала, было словно затравкой, представлением о том, что возможно пережить, если мы были бы вместе. За этим «были бы» стояла такая же острая по силе тоска. Мы не вместе. Мы не будем вместе. «Нет» я прочитала в его темных глазах. «Нет» сначала затерялось в его взгляде среди радости, гордости и нежности, а потом выступило вперед, заслонив и стерев все остальное. Почему?
Что со мной не так?!
Бороться с одолевавшими мыслями и возбуждаемой ими болью было бесполезно. Все, чем я пыталась себя занять, приводило к ним и прерывалось. В конце концов я не стала делать ничего. Села на пороге своего домика и уставилась вдаль. Завтра пойду к порталу и шагну в первый же сквозняк. Можно бы и сегодня, но не надо, не время… Завтра передо мной откроется то единственное, что мне нужно… Возможно, я найду ответ, или забуду вопрос. А когда
Тут пожаловали гости.
Издалека я увидела, как ко мне решительно направляются Толя, Алеша и Володя с Олей. По лицу Оли я видела, что она — не с ними, и что мне предстоит неприятный разговор. Ах, да, я же что-то сделала! Совсем забыла, что по мнению Толи любой мой поступок — глупость несусветная, а если кто-нибудь об этом узнал, то позора не оберешься. Не мой день сегодня. Когда пираты напали на «Серебряную птицу», я подумала, что вечером буду отмечать свой двенадцатый бой, и надо ж было так случиться, что о нем, не самом даже красивом, узнали все родные и знакомые! И именно за него мне сейчас достанется!
— Рассказывай, — подойдя, велел Толя.
За время, пока они добирались от опушки до крыльца, я успела подготовиться.
— Жили-были дед да баба…
— Что случилось в наколдованном мирке? — в нетерпении рявкнул Толя.
— О, много чего! И все это тебя нисколько не касается.
Он смотрел на меня сверху вниз, а мне, чтобы не вставать, пришлось опереться спиной о дверь. Ссориться с ним совсем не хотелось, но он добивался невозможного. Ради свободы я бы пожертвовала его дружбой.
— Володя сказал, ты подавала сигнал тревоги, — спокойно, с оттенком озабоченности, пояснил Алеша.
Я перевела взгляд на Володю. На Алешу я вообще старалась не смотреть.
— Врать нехорошо.
Володя опустил глаза. Он растерялся, но попытался объяснить:
— У меня на пульте появилась картинка: ты на палубе парусника с кем-то дерешься, и вокруг тебя все дерутся…
— Я не звала на помощь — добавив металла в голос, сказала я.
— Не звала! — возмущенно оправдывался Володя. — А я должен был спокойно смотреть, как ты пытаешься отбиться от толпы вооруженных мужиков?!
Володя ни при чем. Он-то не считал себя тем, кем был в моих глазах — предателем, «бывшим другом», и ему не приходило в голову, что я меньше всего на свете жду защиты от него. С какой стати на пульте появилась «картинка»? Такое было во власти лишь Королевы. Она вдруг мной заинтересовалась?
— На помощь я не звала, — повторила я Толе. — Что еще тебе от меня надо?
Судя по его растерянно сморщенному лбу, он успешно запутался. Не добивался же он, в самом деле, от меня обещания не звать на помощь?
— Чтобы ты была осмотрительнее в наколдованных мирках, — опять спокойно сообщил Алеша.
Я смотрела на Толю. Он кивнул:
— Чтобы не искала приключений.
Некрасиво получилось. Мы с Толей уже явно становились врагами. От этой мысли где-то в центре организма возникло ощущение холода. Мне была важна его поддержка.
— Нет, — ответила я.
Он погрустнел и пустил в ход последний аргумент:
— Вспомни, что ты обещала маме.
Это был подлый удар. Не в мои двенадцать и не в его четырнадцать лет напоминать о родителях, когда считается нормой их обманывать! Наши родители раз и навсегда обмануты, думая, что мы проводим время в международном детском лагере. Но, слава богу, есть вещи, в которых даже родные братья-сестры постесняются друг другу признаться.