Сказки по телефону, или Дар слова
Шрифт:
– Ну ты гусар, – насмешливо подивился Кондрат, балансируя между «ты» и «вы» согласно какому-то собственному этикету. – На что еще желаете сыграть?
– А щас посмотрим, – Дымшиц встал, пошел к несгораемому шкафу и достал из него еще один кожаный кейс.
– А вот на это, – сказал он, распахивая кейс перед Кондратом.
В кейсе лежали четыре красивые кожаные папки.
– А с чем это едят?
– С потрохами. Это Андрюша тебе объяснит, с чем едят – верно, Андрюша? Здесь десять тысяч акций. Моих. По две тысячи пятьсот в папке.
– Играем! –
– Во сколько ставите?
– Папка – двести пятьдесят тысяч долларов.
– Пятьдесят.
– Это даже не треть цены, Кондрат.
– Плюс ключи от машины.
Дымшиц задумался – затем, не слушая внутреннего голоса, протянул верхнюю папку Кондрату, а кейс захлопнул.
Кондрат не глядя передал папку Андрюше, сам отсчитал пятьдесят тысяч, положил сверху ключи и придвинул все это Дымшицу. Деньги на столе лежали уже не пачками, а ворохом – казалось, их стало намного больше.
Потом, слегка пошутив – без меня, мол, не начинайте, – Кондрат с одним из своих охранников отправился в туалет; сотрудник службы безопасности деликатно сопровождал их сзади. Уходил он и раньше, то есть Кондрат, но с такими горящими застекленевшими зенками вернулся впервой; Андрюша удивленно взглянул на авторитета, но тот, упреждая, то ли рыкнул, то ли элементарно рыгнул в его сторону – и вопрос, если это был вопрос, себя исчерпал.
Играли долго, аккуратно, по мелочи; в осторожной игре преимущество Дымшица проявилось не сразу, а когда обозначилось, Кондрат несколько раз неосторожно дернулся с повышениями и упустил фарт.
– Чегой-то ты не того нюхнул в туалете, – заметил Тимофей Михайлович, отыграв пятьдесят тысяч. – Скользит ваша дурь заморская по моей водке, как по тонкому льду.
Кондрат уставился на него неподвижным взором, но промолчал. Папка с акциями вернулась к хозяину по уговоренной стоимости: пятьдесят тысяч плюс ключи от машины. Следующие два часа исполнительный директор медленно, но верно отыгрывался. Лица игроков осунулись и отвердели, они подсекали друг друга взглядами, отталкивали друг друга взглядами и проницали, изнемогая в борьбе. Слишком высоки были ставки. Дымшиц сократил разовую дозу до полстакана; выпив, он изрекал нечто типа «скользит и падает», целиком засовывал в рот бутерброд с икрой и жестоко хрустел огурцом, демонстрируя беспощадность хватки. Глядя на него, Кондрат с Андрюшей выпили тоже – не столько по душевной надобности, сколько из смутной потребности убедиться, что в бутылке водка, а не вода.
Одновременно со второй бутылкой игра закончилась: ключи от машины лежали в кармане Дымшица, последние четыреста долларов авторитета тоже откочевали на его половину.
– А что это виски никто не пьет? – приятно удивился Дымшиц. – С ними и проигрывать веселее, ей-богу.
– Можно и виски, – согласился Кондрат.
Тимофей Михайлович щедро наплюхал ему полстакана, не глядя поставил бутылку перед Андрюшей и, проследив, как проталкивает
– Не грусти, атаман.
Кондрат едва не поперхнулся.
– Фильтруй базар, – сказал он. – С какого такого мне грустить, когда я весь при своих?
– Вот и я говорю, – согласился Дымшиц, отсчитывая ему деньги.
– Это что?
– Мы же делили пополам, – напомнил Дымшиц. – Получается, что я выиграл у тебя всего пятьдесят тысяч. А я хочу сто.
Вор, стиснув зубы, уставился на Тимофея Михайловича, который прилежно делил надвое ворох денег.
– Думаешь, ты крутой?
– Думаю, покруче тебя, – сказал Дымшиц, трезво взглянув на Кондрата.
– Ты хреново думаешь. Так хреново думаешь, что глубоко заблуждаешься, отчеканил Кондрат, уверенный в неотразимой полновесности формулировки: в мозгах его колючим коралловым цветком расцветал кокаин, сдобренный алкоголем. – Ты фраерман, а я вор. Захочу, и намажу тебя на хлеб заместо икры.
– Мой фарт тебе не перешибить, – уверенно ответил Дымшиц.
– Не перешибить соплю оглоблей, – Кондрат презрительно сплюнул через плечо. – Давай сдавай, фраерман. Поглядим, сколько тебе отпущено трепыхаться.
– Сергей Лексеич, он же вас нарочно заводит! – догадался Андрюша. – Ему не деньги, ему акции нужны!
– А? – осклабился Кондрат. – Что ты на это скажешь?
Дымшиц вернул Андрюше давешний брезгливый взгляд.
– Я всегда был о вас невысокого мнения, Андрей Владимирович. Однако ж не подозревал, что вы способны говорить о присутствующих в третьем лице.
– Ты знаешь правила не хуже меня, – добавил он, обращаясь к Кондрату. После этих пятидесяти тысяч – если ты их проиграешь, конечно, – ты волен выйти из игры в любой момент. Дело, разумеется, не в деньгах. Я это сразу сказал, с самого начала. Дело в принципе.
– Сдавай, – велел Кондрат, темнея лицом. – А ты бы отсел подальше, посоветовал он Андрюше. – Не люблю, когда дышат в ухо.
Охрана, одуревшая от подкидного, бросила карты и наблюдала за игрой издали. Пятьдесят тысяч перелетали от Кондрата к Дымшицу шелестящими стайками, но дело было действительно не в деньгах: Дымшиц давил Кондрата, высасывал из Кондрата авторитет, это чувствовал не только сидевший рядом Андрюша, но и охрана. Минут за сорок вор проигрался в нуль и, не сбавляя темпа, кинул на стол ключи от «лендровера».
– Тридцать тысяч.
– Десять, – сказал Дымшиц.
– Пятнадцать.
– Десять, – повторил Дымшиц. – Тачка крутая, но на плохом счету у милиции.
– А кто постарался?!. А-а, что с тобой говорить… Играем!
«Лендровер» ушел со свистом. Под занавес Кондрату мигнул редкостный фарт: пришли три шестерки и тут же, через кон, трынка с тузом, но Дымшиц падал без боя, проигрывая мелочь – потом одним махом, на двадцати очках против семнадцати, отыграл все.
– Ладно, – сказал Кондрат, срывая с шеи здоровенную золотую цепь. – Три штуки.