Сказки старого Арбата

Арбузов Алексей Николаевич

БАЛЯСНИКОВ (картинно). К выходу.

ХРИСТОФОР. А пожалуйста, объясни в то же время, кто это такой?

БАЛЯСНИКОВ. Молодой человек. (Одной рукой выносит Левушку из комнаты.)

КУЗЬМА. Черт подери… все-таки эффектности у моего отца не отнимешь.

ХРИСТОФОР. Подумать только, какие тут разыгрались страсти! Только стал я бросать в кипяток пельмени, как услышал вдруг отдельные возгласы… А ты, Кузьма, поступил очень некрасиво, обещался, что уходишь, я в тебе уверился, но ты, оказывается, вовсе не ушел и все еще тут находишься.

ВИКТОША (Кузьме). Я вижу, он вам совсем

не понравился, мой Левушка?

КУЗЬМА. Будь я на его месте и застигни вас вот таким образом, я бы тотчас пристрелил вас, не сходя с места.

ВИКТОША (с интересом). Ей-богу?

КУЗЬМА. Клянусь.

ВИКТОША. Вы, видимо, просто хулиган, а он серьезный, думающий юноша.

БАЛЯСНИКОВ (возвращается, отряхивает руки). Насколько я понимаю, это был, по-видимому, ваш пресловутый жених?

ВИКТОША (вздохнув). Я вижу, он и вам не понравился.

ХРИСТОФОР. А знаете, что самое замечательное? Я вот здесь стою уже несколько минут и совершенно не понимаю, что тут у вас происходит.

В дверях возникает Левушка. По-прежнему деликатный и невозмутимый, он направляется к Балясникову.

ЛЕВУШКА. Надеюсь, вы догадываетесь, что я не могу оставить у вас чемоданчик, в котором лежит моя чистая сорочка, а также завтрак, приготовленный еще в Ленинграде моей мамой. Виктория, повторяю, что я тебя люблю, хотя эгоизм собственника-одиночки с его животным страхом потерять свою маленькую крепость смешон в наше время не меньше, чем пресловутые комплексы безнадежно устаревшего Фрейда. (Кузьме.) Вы мне понравились. Я буду ждать вас внизу у гастронома, - почему бы нам и не поспорить с вами еще на какую-нибудь тему. (Балясникову.) Не позволяйте волнению провоцировать вас так безоглядно. Помните, человек появился на свете оттого, что обезьяна когда-то сошла с ума. Нам с вами предстоит проделать обратную эволюцию. (Подходит к Христофору и представляется.) Лев Александрович Гартвиг, студент Ленинградского математического института. (Идет к двери и останавливается на пороге.) Мир начинен динамитом; для того чтобы он не взорвался, мы должны соблюдать полное спокойствие. (Достойно удаляется.)

ХРИСТОФОР. Какой милый юноша! Жаль только, что совсем нельзя понять, о чем он тут толковал.

БАЛЯСНИКОВ. Непостижимо! И вы могли согласиться стать женой этого шизика?

ВИКТОША. Конечно, могла! Иногда я бываю готова и не на такие поступки. Вам и во сне не приснится. Но я почти всегда вовремя удираю - это мое второе хобби.

КУЗЬМА. Почти всегда!… Однако звучит крайне многозначительно.

БАЛЯСНИКОВ (очень раздраженно поглядел на Кузьму). А этот тип почему тут оказался? Это ты впустил его в дом, Блохин?

ХРИСТОФОР. Знаешь, Федя, я вот все время размышляю и совершенно не могу понять, отчего я нахожусь тут, когда там кипят пельмени. (Поспешно уходит.)

БАЛЯСНИКОВ (Кузьме). Ну, что раздумываешь - тебя же ждет у гастронома этот тихий припадочный. Вдвоем вы составите весьма впечатляющую компанию.

КУЗЬМА. Сначала объясни, как понять присутствие здесь этой девицы?…

ВИКТОША (вскипая). Во-первых, никакая я не девица…

КУЗЬМА. Ах вот как.

ВИКТОША. То есть я девица, но зовут меня Виктория.

БАЛЯСНИКОВ (ища

путей к согласию). Вот видишь.

ВИКТОША (более ласково). Правда, некоторые из моих друзей зовут меня Виктошей.

КУЗЬМА. Будем надеяться, что мне называть вас таким образом не придется.

ВИКТОША. Это почему же? Пожалуйста, разъясните.

КУЗЬМА (он как-то не по-хорошему взволнован). Во-первых, ваше присутствие здесь мне решительно не нравится… В отличие от вашего жениха я несколько старомоден, и слово "любовь" для меня совершенно не потускнело… Тем более что я еще ни разу не был влюблен, несмотря на то что мне уже двадцать два года. И если уж я полюблю, это будет… это будет…

ВИКТОША. Ну, что же это будет? Очень ведь интересно.

КУЗЬМА. А вот увидите!

ВИКТОША. Но каким образом это увижу я?

КУЗЬМА (теряясь в поисках подходящего ответа и приходя посему в ярость). Можно

было бы не задавать дурацких вопросов! (Шумно уходит.)

БАЛЯСНИКОВ. Черт побери… Я почему-то все время боялся, что он меня снова укусит.

ВИКТОША. Да… крайне невоспитанный юноша. Вам не кажется, что в этом доля и вашей вины?

БАЛЯСНИКОВ. Они так быстро растут, что ее даже не успеваешь осознать - свою вину.

Тяжело ступая, обессиленный от беды входит Христофор и печально опускается в кресло.

ХРИСТОФОР. Это ужасно. Боюсь сказать тебе правду, Федя.

БАЛЯСНИКОВ. И тем не менее скажи ее, Блохин. Всегда и везде говори правду, и ты прослывешь остроумным человеком.

ХРИСТОФОР. Я просто в полном отчаянии, Федя. Оказывается, когда я был тут, мне надо было быть там. Рядом с пельменями. Я упустил момент, Федя, и знаешь, за последние минуты они приобрели какой-то удивительный вид. С одной стороны, они очень сейчас похожи на клейстер, а с другой, как ни странно, несколько напоминают кашу-размазню, которую, кстати, я так любил в детстве.

ВИКТОША (весело изумляясь). Подумать только - никогда не был влюблен! Ну и фрукт этот ваш Кузьма.

ХРИСТОФОР. И знаешь, о чем я сейчас подумал Федя? Нам всем необходимо как можно скорее сосредоточиться.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Еще десять дней минуло. Погода наконец испортилась. На улице льет дождь. Слабо вечереет. В комнату только что вошел Кузьма. Христофор с укоризной следит за тем, как он снимает плащ, отряхивается от капель дождя.

КУЗЬМА. Христофор, я отчаянно промок. Почти два часа я находился под дождем…

ХРИСТОФОР. Догадываюсь, Кузнечик. Ты тут удивительно наследил.

КУЗЬМА. Еще бы… (Жалобно.) Мне холодно, я продрог… И вообще я так несчастен.

ХРИСТОФОР. Опять с тобой что-нибудь стряслось?

КУЗЬМА. И не говори! Мне так грустно - это во-первых. (Оживляясь.) А во-вторых, я сдал эскизы кукол в театр. Корабли сожжены.

ХРИСТОФОР. Беда. (Осторожно.) Они хоть симпатичные?

КУЗЬМА (с мечтательной грустью). Хороши. Они убийственно хороши, Христофор. (Помолчав.) Завтра маэстро возвращается в Москву, и все будет решено. (В волнении прошелся по комнате.) Отец дома?