Сказки старого трубочиста

Шматов Александр

Известно, что трубочисты это худые или очень худые люди, ведь чтобы поместиться в дымоходе очага или камина полнота не нужна. Тут, пожалуй, лучше всего подойдёт ребёнок, и это часто использовалось, пока люди не осознали, что такая эксплуатация детского труда неприемлема, так как маленькие трубочисты ввиду особой вредности сажи не доживали до взрослого возраста. Когда печной прогресс шагнул вперёд, дымоходы стали меньше по размерам и более извилистыми. И в принципе, это стало хорошим нововведением – большое количество ходов и колен улучшало тягу. Но вот забиваться сажей такие ходы меньше не стали, и чистка им была необходима еще чаще, чем прежним прямым и широким дымоходам. Чтобы не лезть в трубу, что стало в принципе

невозможным, были придуманы грузики с ёршиками-щётками. Но всё равно, трубочисты продолжали оставаться худыми. Если бы на улице появился толстый человек в одежде трубочиста, это вызвало бы смех и удивление, никто бы не поверил, что он настоящий. Что же касается одежды трубочистов, то тут у несведущего человека в первую очередь вызывает удивление высокий головной убор, эдакий аристократический цилиндр – ведь казалось бы прикрыть волосы от сажи вполне достаточно небольшой шапочки. Но тут прослеживается сугубо практический подход – высокий цилиндр спасал головы трубочистов от нередко падающих на них сверху камней и кирпичей, амортизируя удар. Кроме того, находясь на крыше, трубочист складывал в цилиндр мелкие инструменты, что также было очень удобно.

С давних пор трубочист считался особым человеком, покрытым ореолом тайны: он ежедневно рискует жизнью, но при этом всегда остается цел и невредим, что, безусловно, говорит о его редком везении; опять же, эта постоянная связь с огнём; а цилиндр, зачем его носить простому работяге? А тут ещё, как уверяет народная молва, в средневековой Европе аристократы, и просто богатые люди отдавали своих детей в трубочисты для того, чтобы отпрыски могли почувствовать жизнь простого рабочего человека, а затем стали достойными правителями своей страны или продолжателями дела отца. В связи с этим, к трубочистам всегда было уважительное, можно даже сказать, почтительное отношение. Попробуй, оскорби его случайным словом или косым взглядом, а вдруг он окажется сыном знатного лорда. Словом, люди решили, что встреча с этим знатоком всех крыш чердаков и дымоходов сулит им счастье. Самые скромные при встрече с трубочистом просто загадывали желание, более решительные старались прикоснуться к пуговице на камзоле, а уж если набраться наглости и оторвать её, то удачи точно не миновать.

Однако, вернёмся к ратуше. Ровно в полдень с последним двенадцатым ударом колокола часов Бургомистр приказал страже открыть дверь. Большая двухстворчатая дверь распахнулась, и Трубочист, а с ним ещё несколько городских работников, поднявшись по широкой лестнице, вошли в просторный зал, в конце которого за небольшим резным столом восседал Бургомистр. Солнечные лучи, пронзая цветные стёклышки больших витражных окон, разноцветными пятнами разбегались по паркету и стенам. Трубочист любил разглядывать витражи. Цветные стёклышки действовали на него с какой-то особой необъяснимой магией. Он мог часами глазеть на витражи в ратуше и церкви просто так, не вдаваясь в подробности сюжетов и тайных символов, отображённых в этих произведениях искусства, как бы заряжаясь их энергетикой.

«Следующий, – услышал он голос Бургомистра и с трудом оторвал взгляд от витражей. – Бери свои деньги и проваливай».

Трубочист вдруг понял, что Бургомистр похож на варёного рака. Луч света, прошедший через красное стёклышко витража, так подсвечивал лицо с глазами на выкате, что сходство было поразительным и смешным. Улыбнувшись сделанному открытию, Трубочист взял из рук Бургомистра грошовую монетку, щелчком большого пальца подбросил вверх и, ловко поймав её в кулак, направился к выходу.

…

Проводив взглядом последнего посетителя, Бургомистр удалил стражу и запер изнутри двери на ключ. Он служил Бургомистром уже много лет и все эти годы ему удавалось обирать людей, набивая деньгами свои сундуки. Жители города когда-то сами выбрали его бургомистром, не подозревая какой алчный человек будет ими управлять.

Не успели они опомниться, как оказались обложены многочисленными налогами, изобретательно придуманными выбранным ими же администратором. Горожане платили за пользование дорогами, за освещение улиц, за всякую скотину в хозяйстве, включая кошек и собак, за пользование водой, и за многое другое. В частности, что касается нашего Трубочиста, горожане платили в городскую казну большой налог с каждой печной трубы, а Бургомистр отсчитывал работнику всего один грош. И так же обстояло дело с другими работниками городского хозяйства. Но, что самое главное, значительную часть собираемых денег Бургомистр присваивал себе. Люди конечно догадывались, что выбранный ими администратор не чист на руку, но ничего с этим поделать не могли. Ведь в городе был порядок: улицы были чисты, снабжение работало, здания отремонтированы, и трубы, заметим, регулярно чистились. А то, что городским работникам платились гроши: «Так это нас вроде не касается» – рассуждали горожане.

Нельзя сказать, чтобы Бургомистр обкрадывал горожан слишком рьяно, ему хватало ума не переступать ту грань, за которой могут возникнуть необратимые для него последствия. Больше всего он побаивался, что Герцогу – правителю страны, может не понравиться состояние города и его жителей, а тогда ему уж точно несдобровать. Словом, это был обычный администратор, которых и сейчас пруд пруди. Вот если бы я сказал вам, что это был кристально честный человек, вы бы мне не поверили и скорее всего рассмеялись.

Разумеется, были вещи на которые Бургомистр денег не жалел: Во-первых, это стража, что следила за порядком в городе, охраняла городские ворота, общественные здания и его самого; а во-вторых, когда подходил срок очередных выборов главы города, Бургомистр не жалел денег на подкуп, а если надо и на запугивание людей, продлевая всякий раз таким образом своё правление. В конце концов люди рассуждали примерно так: «Жить можно, а с другим, как бы хуже не было».

…

«Вот так работаешь, работаешь, а денег только на еду и хватает», – ничуть не унывая вздохнул Трубочист выходя из ратуши.

– Там, где во поле ручей, ручеёк,

Я сорву себе цветочек, цветок …

Худенькая девочка всё ещё пела в нише под аркой. Трубочист подошёл поближе. Казалось бы, весёлую песенку девочка пела с какой-то глубокой грустью, даже, пожалуй, с отчаянием. Сердце Трубочиста захлестнула жалость. «Есть на свете кто-то, кому хуже, чем мне», – подумал он.

– Кто ты, что ты здесь делаешь? – спросил Трубочист, когда девочка закончила петь.

– Я Луиза, живу на окраине за городской стеной по дороге к замку.

– Кто твои родители? – продолжил он, оглядывая очень скромное одеяние девочки.

– У меня никого нет, я живу одна.

– Как так одна?

– Родителей я не помню, а дедушка, с которым я жила, недавно помер.

Большие, голубые глаза девочки наполнились слезами.

– Прости, не хотел тебя огорчать. Вот возьми, – и Трубочист протянул девочке свой грош.

– Спасибо, – тихо сказала девочка и взяла монетку.

Трубочист успел заметить искорки радости в голубых глазах Луизы, от чего и у него на душе стало как-то по-особенному благостно.

И тут монотонную суету базарной площади прорезал громкий звук фанфары, а затем загрохотала барабанная дробь. В центре площади, взобравшись на телегу, стоял глашатай. Рядом на мостовой барабанщик и фанфарист созывали народ.

– Граждане города, – начал глашатай, – наш достопочтенный Герцог начинает строительство нового дворца. Он уже выбрал место, и это место рядом с вашим городом. Герцог приглашает на работу мастеровых людей и всех желающих, кто хочет потрудиться на благо нашего монарха и отечества. Каждый, кто согласится, получит достойное вознаграждение за свой труд, согласно стараниям и мастерству.