Сказки тетушки Магды
Шрифт:
Да и какая, в сущности, разница? Просто еще один день. Еще одни силы. Еще одна жизнь.
13.08.2016
Сказка про веру
Светало. Густой туман заливал долину до самых крыш; где-то далеко, в деревне пропел петух. Капли недавнего дождя падали с ветвей на мокрые монастырские крыши.
Настоятельница Староружского женского монастыря мать Мария стояла у распахнутого окна в маленькой своей келье и задумчиво смотрела на мокрый двор. Тихо. Еще четверть часа - и в монастыре вступит в свои права
Негромко хлопнула калитка, по двору медленно прошла сестра Агата. Мать Мария чуть близоруко прищурилась. Идет легко, несмотря на бессонную ночь. Значит, все в порядке, ребенок жив, и роженица тоже. Слава Богу. Одной заботой меньше.
Мать Мария задумчиво наматывала на палец непокрытые, распущенные и еще не прибранные волосы. Через несколько минут чутким ухом уловила в коридоре осторожные шаги и, не дожидаясь стука, сама открыла дверь. Улыбнулась.
– С доброй вестью, Агата?
Сестра Агата – неторопливая, дородная, но, несмотря на полноту, легкая в движениях, перекрестилась - и улыбнулась широко и ласково.
– Мальчик, с Божьей помощью. Едва не отчаялись… вперед ножками шел. Ну да теперь все хорошо.
– Порадовала… Спасибо, хорошая моя.
– Староста, правда, опять кричал много. Не дам, говорит, ни гроша на приблудных всяких. Да я его выгнала… не удержалась, каюсь, руки приложила, - Агата хихикнула.
Мать Мария тоже улыбнулась. Да, Агата при случае и приложить могла – пятерней ли, сковородником или мокрым полотенцем – так, что мало не покажется. Но всегда – за дело. Старосте – мать Мария знала – повезло еще, что легко отделался. Даром, что монастырь ни у деревни, ни у князя ни гроша не попросил ни на приют, ни на лечебницу для бедных, а все равно при каждом удобном случае этот напыщенный индюк не мог удержаться, чтоб не кольнуть… в глаза или заглазно. Ну да Бог ему судья. Небось, свою-то жену рожать привез сюда… на мягких дрожках… едва не в ноги бросился, чтоб не отказали только.
Они и не отказывали. За эти пять лет (а минули – словно пять дней), как была открыта лечебница, сестры-врачевательницы не отказывали в помощи никому. Бедняк ли, богач ли – молитвой, травами, бинтами… чем могли. И, быть может, благодаря монашескому упорству холера, год назад выкосившая полстраны, их зацепила только краем черного крыла, больше страху натерпелись.
– Спасибо, - мать Мария тронула ее за руку. – Иди поешь да ложись отдохни. Всю ночь ведь на ногах…
Как тепло может стать на сердце от радостной вести. Легко улыбаясь, мать Мария потерла глаза. Заплела, наконец, волосы, светло-русой толстой косой уложила их вокруг головы и покрыла клобуком. Привычно и ловко застелила постель. Начинался новый день.
Забот и работы было – как всегда, успевай поворачиваться. День обещал стать жарким. Нужно отправить сестер в лес – пора кровохлебку собирать, старые запасы уже кончаются. В лечебницу не забыть отложить полотна на повязки. В приют заглянуть обязательно. Сестру Милену проведать – как слегла три дня назад, так и не поднимается. Что же, старость… а как не хочется, не хочется, не хочется отпускать, сколько бы ни было лет родному человеку.
Громкий голос прервал привычный поток мыслей.
– Мать Марию не видели, сестры?
– Здесь я, - выглянув в окно, отозвалась настоятельница и, жмурясь от полуденного солнца, все еще улыбаясь, пошутила: - Петухов распугаешь, Евгения. Зачем я тебе понадобилась?
– Да не мне, - еще сильнее громыхнула сестра и махнула рукой. – Гость до тебя, матушка. Велишь проводить?
– Проводи ко мне, - попросила мать Мария. – Сейчас буду.
Дверь ее кельи никогда не запиралась. Поднимаясь по лестнице, мать Мария подумала, что, верно, муж этой девочки-роженицы пришел – благодарить, и поморщилась. А потом укорила себя: если от чистого сердца, то имеешь ли ты право судить?
Он был уже немолод… ее ровесник или чуть старше, подумала мать Мария в первый момент, когда высокий, худой человек обернулся ей, входящей, навстречу. Он не поклонился, как сделал бы это любой деревенский… не муж, выходит? А кто же?
Она почувствовала, как ослабели ноги, и прислонилась к косяку двери. Она его узнала.
– Здравствуй, Марта, - сказал гость негромко. И добавил поспешно: - Не узнаешь?
– Здравствуй, Клаус, - так же негромко и сдержанно ответила она, все еще стоя у двери.
– Как же я могу тебя не узнать?
Целую долгую секунду мать Мария смотрела на него, жадно вбирала взглядом: растрепанные, чуть вьющиеся темные волосы – все такие же густые, загорелое, обветренное лицо – постарел, постарел. А глаза такие же, как прежде, яркие, серо-синие… такие родные, такие знакомые глаза.
– Как ты нашел меня? – спросила она еле слышно, сжимая, перебирая пальцами четки.
– Как же я мог тебя не найти…
Мать Мария, наконец, опомнилась. Шагнула внутрь, притворила дверь.
– Как я рада тебя видеть, Клаус!
– улыбка ее была счастливой и открытой, все еще чуточку недоверчивой. Она опустилась на узкий топчан, потянула его за руку. – Садись же! Каким ветром… как ты здесь оказался?
– Попутным, - он засмеялся тоже. – Заработать решили в ваших краях… прослышали, что князь Ружский до искусств охочий, вот и приехали. Нынче ночью за деревней встали, в пяти милях отсюда. Передохнем, чуток огрехи подправим, а к вечеру – в деревню, а завтра и к замку подадимся. А я же помню, что ты здесь… разве я мог тебя не повидать? Марта, милая Марта, до чего ж я рад тебя видеть!
Они сидели, держась за руки, и говорили, перебивая друг друга, почти одновременно.
– Ну, как вы? Как дядюшка Рэй? Рассказывай!
– Да мы все так же, Марта. Нынче здесь, а завтра там. Рэй… умер дядюшка. Пять лет назад. От лихорадки. И Агнесса… в один день ушли.
– Упокой, Господи…, - улыбка слетела с лица матери Марии. – Ну, а остальные?
– Витка ушел… в столицу подался, родню там нашел. Николас женился, представляешь? Клотильда, жена его, у нас теперь хозяйка. Кончита - за Коломбину…
– Кончита? – ахнула мать Мария. – Она же…
– Восемнадцать, Марта. Уже восемнадцать ей. И как играет, видела бы ты! И как поет!