Сказочник
Шрифт:
– Да что ты так убиваешься, Леонтий? – Нелидов с недоумением пожал плечами. – Мы же не в семнадцатом веке живем. Почтовые поезда ходят, почтальоны почту разносят. Дойдут до тебя мои рукописи. Да и я буду наведываться в столицу, буду, только теперь мне надо немного пожить одному. Совсем одному. Мне же страшно, друг мой. Страшно жить на свете, страшно общаться с людьми! Может, я опять за границу поеду. Не знаю. Не решил еще.
Переезд – дело хлопотное. Пожитки, книги, а тут еще и зверь, о котором надо заботиться. А если собираться за границу, так и вовсе его надо бы куда-нибудь пристроить в хорошие руки на время отъезда.
Нелидов мысленно перебрал столичных знакомых, и в его памяти всплыло лицо Ангелины Толкушиной, всегда приветливое, всегда
Толкушина очень удивилась визиту Нелидова, не такой он был частый гость в их доме. Еще больше она подивилась просьбе гостя. В доме Толкушиных не держали ни кошек, ни собак, покойная Устинья Власьевна была очень чистоплотна и брезглива. С той поры и повелось – никакого зверья в комнатах.
– Вот, думал, быть может, вы мне поможете, приютите временно моего хвостатого сыночка, покуда я свои дела устраиваю, – и Нелидов вытащил из-за пазухи небольшого котика.
Ангелина смотрела озадаченно, не зная, что и сказать. Отказать неловко.
– Это совсем ненадолго, Ангелина Петровна. Я скоро совсем переезжаю в Грушевку, устроюсь там, вступлю в наследство. Надобно ездить в Эн-ск, может, немного погодя поеду за границу, а потом вернусь и заберу кота. Я понимаю ваше удивление, ведь есть же прислуга, дворник. Но в том-то и дело, что он мне стал как родной в моем опустевшем доме, после… – он запнулся, – после ухода Саломеи, вы же понимаете. Он мне душу лечил своим мурлыканьем. И потом, я воспитал его как интеллигентнейшее созданье, любителя литературы, знатока языков. Я не могу его отдать невесть кому или просто вышвырнуть на двор!
При последних словах Нелидова Ангелина рассмеялась и обернулась к молодой женщине, которая сидела тут же в гостиной. Нелидов смутно помнил, что эта барышня приходилась хозяйке подругой, приезжала к ней из провинции. И зовут ее, кажется, Софья.
– Сударь, Ангелина Петровна, если позволите, – девушка встала с дивана, на котором она рукодельничала. – Вы изволили упоминать Эн-ск. Если пожелаете, я могу временно приютить ва-ше животное, у меня дом в Эн-ске. Когда все разрешится, вы сможете его забрать, вам это будет удобнее, да и Ангелине Петровне, я думаю, тоже.
– Храни вас Бог, сударыня! – с нарочитой торжественностью воскликнул Нелидов. – Вы проявили истинное христианское милосердие, подлинную любовь к божьим тварям! Вам воздастся! Вручаю вам моего мальчика, берегите его, он будет вас радовать так же, как и меня!
Нелидов легким движением руки подцепил котика с пола и, изящно изогнувшись, поднес его к девушке. Та засмеялась и обеими руками приняла пушистое созданье. Кот заурчал, стал устраиваться поудобнее на ее коленях и наконец замер, положив широкие лапы ей на грудь и вперив в лицо новой хозяйки неподвижный взгляд зеленых глаз.
– Как его зовут?
– Имя ему – Зебадия! – Нелидов наклонил голову, словно представлялся незнакомым.
– Как, как? Зебадия? Что сие значит? – Удивилась Софья. – Странное имя для кота.
– Что ж, всякий чудит, как может. В одной сказке принцесса, чтобы избежать злой участи, пыталась угадать имя гнома. Она перебирала разные имена, одно из них как раз и было Зебадия. Оно показалось мне ужасно забавным, необычное сочетание звуков. Мне не хотелось его потерять. Из моих литературных героев оно никому не пригодилось. Вот и нарек кота. А что, полагаете, что его надо окрестить Ваською или Мурзиком?
– О нет, я вижу по его глазам, что ему быть только Зебадией, и никем иным! – И Софья принялась гладить мягкую серую шерсть. Кот заурчал и выпустил когти от удовольствия.
Зачем Софья взяла кота? Разве она так любила кошек? Конечно, как все молодые женщины, она была к ним неравнодушна. Но не только любовь к кошачьему племени подвигла ее на помощь Нелидову. Она надеялась, что тот приедет за своим котом в Эн-ск, что, быть может, через этого кота он наконец увидит и ее, услышит, запомнит, выделит из других людей. Ведь до этого времени
Вот таким образом Зебадия переселился из столичного города Санкт-Петербурга в захолустный Эн-ск. Новая хозяйка, а также Матрена и Филипп Филиппович, ее муж, души не чаяли в новом жильце. Матрена каждый день кормила его кошачьими разносолами – то тепленьким молочком, то свежей рыбкой, а то кусочек мясца перепадет. Филипп Филиппович гонял со двора метлой пришлых собак для спокойствия Зебадии, чтобы тот мог без помех прогуливаться в свое удовольствие. Кот быстро вырос и потолстел, но не утратил прежней легкости движения и гибкости. Он ловко взбирался на деревья в саду, вспрыгивал на диваны, высокие шкафы и иногда висел на тяжелых шторах. Ему прощали все шалости. Разбитые вазы, перекушенные цветы, которые кот ловко вытаскивал из опрокинутых ваз, ободранный когтями угол кресла, шерсть везде и в довершение всего – истошные вопли задолго до рассвета, которыми Зебадия призывал соседних кошечек разделить с ним радость жизни. Иногда он развалясь лежал в гостиной на ковре, выставив пушистый живот и раскинув лапы. Софья его обожала и не представляла, как она его отдаст прежнему хозяину. На ее плече или коленях Зебадия коротал длинные вечера со сладостным мурлыканьем. А Нелидов все не ехал. Может, он забыл о своем прежнем любимце, может, не захотел его забирать в Грушевку или просто не желал продолжать знакомства с милой барышней Алтуховой? Понимай, как хочешь.
Глава пятнадцатая
После ужасного разговора с мужем прошла целая неделя, а Ангелина Петровна все не могла прийти в себя. Ей все казалось, что происшедшее – страшный сон, она проснется и все станет по-прежнему. Но муж не возвращался, и кошмар продолжался. Стыд, унижение, душевная пустота и отчаяние овладевали несчастной женщиной. К этому горю добавилась и боль от раны, нанесенной сыном. Гриша, бросив матери обидные слова, тоже исчез из дома. Она осталась совершенно одна. Что теперь делать, для чего жить? Смыслом ее жизни была любовь. Поначалу любовь к родителям, затем муж и сын заполонили все ее существование, помыслы. Для них она дышала, для них вставала поутру, о них были ее молитвы к богу. И вот теперь ее покинули оба, разом. Она оказалась никому не нужна и, самое страшное, никем не любима. Разум отказывался понимать происходящее, душа не желала мириться. Но наступившая в доме тишина неумолимо убеждала Ангелину, что все кончено. Любви больше нет, она прошла, растаяла, испарилась. А без любви и жить невозможно, незачем, пусто, страшно.
Ангелина Петровна поначалу, как и прежде, вставала рано, давала указания кухарке, звала парикмахера, укладывала волосы. А потом вдруг подумалось: для кого? И вот уже совсем другая женщина бродит по комнатам. Она осунулась, побледнела, ее наряд неопрятен, волосы причесаны кое-как. Ангелина смотрела на себя в зеркало и не узнавала себя. Впрочем, какое это имеет значение?
Между тем на дворе распустились листья, во-всю сияло солнце и стремительно приближалось лето. В это время Толкушина обычно писала в Эн-ск Софье и приглашала ее погостить. В послед-ние годы они вместе выезжали на дачу, которую снимали Толкушины за городом, и даже мечтали вместе совершить путешествие за границу.