Сказочное наказание

Ногейл Богумил

— И все равно эта затея провалилась! — ликовала Алена, и в тот раз о пане Гильфе речь больше не заходила.

Мы пошли на работу. Работать ужас как не хотелось. Что интересного — выносить всякую рухлядь с чердака, где было нестерпимо жарко и к тому же на всем лежал толстый слой пыли. Между балками провисали занавеси из паутины, их кружево особенно бросалось в глаза там, куда сквозь слуховое окно проникали солнечные лучи. Углы были завалены бумагой.

Мы стояли посреди чердака и в полной растерянности смотрели на груды засыпанных пылью бумаг, книг и газет. Эти бумажные горы были явно

больше нашей готовности разгрести их.

— Да нам этого и за два месяца не перетаскать, — ужаснулась Алена.

— Вот где нас ждала расплата, — констатировал Мишка, и все с ним согласились.

— Делать нечего, — вздохнул Тонда и, нагнувшись, запустил руку в кипу бумаг.

Вверх взметнулось целое облако пыли, нам оставалось только отмахиваться да отфыркиваться. Однако другого выхода не было, и, завязав себе носовыми платками рты, каждый сгреб по охапке бумаг, и начался изнурительный труд. Мы кружили по чердаку, словно грабители, забравшиеся в банк, выдумывали себе разные гангстерские прозвища и подбадривали друг друга разными репликами вроде: «Не болят ли у вас ручки, пан Аль Капоне?» Или: «Не лезет ли вам в носик пыль, гроза толстых кошельков?»

Так все и шло — по ступенькам вниз, свалишь кипу во дворе, глотнешь свежего воздуха и опять наверх, на второй этаж, а затем на чердак. Алена ровняла стопки, а мы носили. Вниз-вверх, вниз-вверх — до полного одурения, как говорит про такую работу мой отец.

И тут меня осенило: а что, если спускать стопки бумаг из чердачного окна на веревке? Не успел я повернуться к ребятам, как с лестницы донесся страшный грохот. Это Тонда, поскользнувшись, проехался по ступенькам, как по стиральной доске, пока не распластался в коридоре второго этажа. От сквозняка пыль на чердаке взметнулась тучей, несколько листков, покружившись в воздухе, медленно вылетели вслед за Тондой.

— Боже мой! — вскрикнула Алена, подбегая к перилам. — Ну и грохот!

— Эй, как ты там? — крикнул Мишка, увидев, что Тонда все еще не двигается.

Тот медленно сел, что-то пробурчал и звучно чихнул. Потом еще раз. И еще.

— У тебя все в порядке? — Я бросился вниз по лестнице. Тонда не спеша встал, вытер рукавом рубашки нос и объявил:

— У меня — апчхи! — у меня идея.

— Какая идея? Ссыпаться с лестницы, что ли?

— Be… веревка! — только и успел выкрикнуть Тонда, снова принимаясь чихать. — Будем бумагу из окна спускать на веревке!

Я расхохотался:

— Мне такая идея тоже пришла, но из-за этого не обязательно кубарем по ступенькам катиться. Ты что, при всякой мысли с лестницы падаешь?

Тонда хотел мне наподдать, замахнулся, я было увернулся, но, проехав по разбросанным листам бумаги, оказался на полу.

— И-и… хи-хи-хи, — пищала, глядя на нас сверху, Алена, а снизу донесся голос Станды:

— Что это у вас там за крушение? — Он взбежал наверх и заботливо склонился надо мной: — Цел?

Тонда не замедлил проявить свою предупредительность:

— Так с лестницы я полетел.

Он дал себя со всех сторон ощупать, изложив меж тем свою идею насчет веревки.

— Отлично, — одобрил Станда. — Съезжу-ка я в деревню к кооперативщикам, может, одолжат нам одинарный блок. А вы пока подождите — и марш на свежий

воздух!

Этот приказ был встречен восторженными воплями, мы бросились было его выполнять, но только я поднялся со стопки бумаг, как Станда уставился на оставленное мной место. Там лежало несколько больших фотографий. В нашем руководителе проснулся фотолюбитель. Он осторожно взял снимки, сдул с них пыль и положил рядом с собой на пол. Фотографий было три, на всех был запечатлен замок и его ближайшие окрестности.

— Классные снимки, — оценил их Станда. — Безупречно скомпонован кадр, а качество отпечатков еще лучше.

Мы смотрели через его плечо, и наше общее чувство выразила за всех Алена:

— Красивые картинки.

Мы пообещали Станде откладывать отдельно все фотографии и негативы, если они нам попадутся. Выбежав из замка, мы сразу помчались к ручью.

17. Две тысячи жвачек

Смывая с потного тела слой едкой грязи, я готов был поклясться, что это одно из прекраснейших ощущений на свете. Потом мне захотелось отведать земляники, которая вчера посматривала на нас с кустиков возле ограды. Меня никто не поддержал, даже Тонда — он уже успел выклянчить у Иваны две горбушки хлеба с салом. Так что я пошел в лес один. И как оказалось — навстречу новому приключению.

Я спешил прямиком к тому месту, где вчера, собирая дрова, заметил ягоды, и вот соблазнительные кустики снова передо мной. Правда, тут же посреди полянки торчал столбом сын графа Ламберта из Баварии, наш старый знакомец. Выглядел он точно таким, каким я увидел его при свете Стандиной вспышки.

— Топрый тен, товариш, — сказал он, и рот его растянулся в широкой улыбке. — Хош такая ягота? Bitte, пожалуста, сдес она много и хороша. Sehr gut! — Он ободряюще подмигнул, и я, присев, начал обирать земляничные кустики, одним глазом поглядывая на иностранца.

Вот, значит, какие они, графские сыновья, думал я про себя. Он напоминал мне комика из одного немого американского фильма.

— Короший тен, was? — сказал он, показывая на солнце. — Сдес ошен красифо, eine herrliche Landschaft. Красифый местност.

— Ага, — кивнул я, продолжая заглатывать ягоды.

— Красифый… э-э-э Schloss, also camok, was? — Он показал на замок. — Она принадлежал мой папенка. Ja note 4 . — Немец задумчиво вздохнул. — Папенка умирал, и я хотел фидет unser Schloss. Только посмотрет, нишефо полше. Ja.

Note4

Да (нем.)

— Угу, — промычал я, не поднимаясь с места. Меня очень забавляло, как ужасно он говорит по-чешски.

Графский отпрыск пересел поближе ко мне.

— Ты там пыл, на самок?

— Да, я живу в замке и сплю в графской постели. Граф Лойза, — представился я, скорчив серьезную мину.

Немец растерянно кивнул.

— Ja, ja. — Он посмотрел по сторонам, как будто желая убедиться, что нас никто не слушает. Потом вытащил из кармана несколько дрянных американских жвачек и предложил мне: — Bitte… брать себе…