Скелет из шкафа не выпускать. Книга 2
Шрифт:
Снег попал мне за шиворот, забрался под кофту.
Я вспомнила глаза, которые смотрели на меня, вспомнила взвивающуюся тьму, и внезапно успокоилась.
Нумерологи всегда свято верили в судьбу, считая, что от неё не убежишь. Харольд безропотно принял предположение о собственной скорой смерти, считая их естественными и неизбежными. Вот только я была некромантом, а у некромантов работа такая — спорить со смертью. И если он — Смерть, то с ним можно поспорить, а если он — Тьма, то и с тьмой можно погонять наперегонки.
На
Под конец уже не выдержал даже жилой дух. Когда я в очередной раз зашла на кухню заварить себе отвар календулы и ромашки, вышла я в свою комнату.
Дверь, громко скрипнув, закрылась, и кот над косяком сурово воззрился на меня. Я дернула дверь — та не поддалась. Попинав её для приличия, я уселась на кровать.
– Да что ж ты такой злой-то.
И чуть не заорала, когда мне ответил скрипящий, деревянный голосок:
– Для тебейного ж блага-то, дитятя.
– Я… Вы… — я уставилась на кота. — Вы говорящий?!
– Канебуть говорю, али я зверь какой неразумеющий? — голос зазвучал обиженно.
– Извините, — извинилась я перед жилым духом, и громко чихнула.
– Мабудь те, ну-ка в палати! — тут же возмутился он. — Ходют, энти, бактерии разносют.
Я не знала, чему удивляться больше — тому, что мне приказывает дверной косяк, или тому, что этот косяк знает слово «бактерия».
– А как вас зовут? — спросила я.
– Ишь то мыж любопытное, чаво узнамуть—то в головушку взбрело! В палати говорю ж, окаянная!
Я забралась под одеяло, все ещё не отрывая взгляда от дверного косяка и начиная понимать, почему некоторые люди предпочитали дома без житейных духов.
– То-то же, — довольно проскрипел дух. — А то энто мже, перечить старшим-то! Ишь как присмирела, аль не знамо нам, какова охальница?
Вспомнив, что я тут говорила наедине с собой, мне стало стыдно. Совсем чуть—чуть.
– Ты мне токмо во шо скажи, дитятя. Силу в тебе какова?
Я часто-часть заморгала, пытаясь понять вопрос. Духа понимать вообще оказалось сложно, а уж когд он задал вопрос, на который требовалось ответить чем-то кроме кивка…
– Не поняла, — призналась я.
– Да шо мж непонятлива энтая! Силу, говорю, какова? Энта… Кличут по—разному. Брезг аль ночь?
Кажется, меня спрашивают о том, темная я или светлая. Тут я удивилась.
– А вы разве не видите? — пришлось осторожно спросить.
– Оберег на тебе, укрывает от очей, — недовольно сообщим мне дух. — Ну так чавось?
– Надо будет, увидите, — решила схитрить я. — А если не увидите, значит, не надо было.
Дух недовольно заскрипел и начал ворчать, но я отвернулась к стене, прекращая разговор. Вот только мне внезапно стало интересно — если меня дух не признал за темную, то как меня увидел Он?
Уже засыпая, я услышала, как дверь открылась.
– Внимле, а силу—то какова у девицы? Не видать мне, хоть убей, — тихо пробурчал дух.
– Не знаю, — так же тихо ответил Харольд. — Гудоветтир даже мне не показывает.
– А чавось сам думаешь? — продолжал упорствовать дух.
– Думаю, человек она хороший. А остальное — не наше дело.
Улыбнувшись, я заснула.
Когда я проснулась, то чувствовала себя уже гораздо лучше. Присев на кровати поняла — жить можно, и не такими сессию сдавали. Я обернулась на тумбочку — на ней стояла курительница из темно-красного стекла, которую мне, видимо, и нужно было благодарить за свое скорое выздоровление. Учитывая, что заснула я в одежде, а это ещё никому никогда не шло на пользу. Я выглянула в окно и ахнула — там густо валил снег. Было темно, мне показалось, что была ночь, но часы показали половину седьмого утра.
Я задумалась, прислушавшись к тихому скрипу деревянного дома — житейный дух спал. Во время болезни ко мне в голову пришла идея наведаться в городские архивы, поискать информацию о Эридане Ирвиге, но погода сейчас к этому явно не располагала.
Я спустилась вниз заварить себе чаю и сообразить что-нибудь на завтрак. В теле ещё была легкая слабость, а в горле совсем чуть-чуть першило, но жить было можно.
На кухне пол был холодным, поэтому, жуя бутерброд с ветчиной и сыром, я поползла в главную комнату, которую у меня язык не поворачивался назвать магазином. Все равно за все то время, пока я здесь жила, здесь не появлялось ни одного клиента, даже не такого, который бы что-то хотел купить, а хотя бы просто «зашел посмотреть».
Я присела за письменный стол Харольда, расчищая себе место для чашки, когда моё внимание привлек листок, до моего вмешательства лежавший в самом низу. Когда я начала сдвигать все в сторону, он обнаружился, гордо лежа и сияя разнообразием чернил. Это были расчеты, которых у Харольда было полно, но это были те самые расчеты, которые он мне уже показывал.
Я зашуршала остальными листами, перебирая их и понимая, что на них всех было написано одно и то же. Одни и те же расчеты, одни и те же цифры.
О нумерологии я знала мало, но я знала одно — несмотря на все расчеты и цифры, наука точной не была. Она принимала во внимание слишком много коэффициентов, чтобы быть точной. Я просмотрела все листки. Коэффициенты действительно менялись, числа, которые он использовал, местами отличались друг от друга, но результат был неизменным. На каждом листке, с каждый разом все более дрожащей рукой, было написана дата. Второе декабря. Это было завтра.
Я отложила бутерброд — есть мне расхотелось мигом. Завтра! Черт возьми, завтра. Слишком быстро, слишком рано, я ещё не смогла ничего придумать. Дурацкая болезнь! Дурацкие темные маги, чтоб их Тьма к себе прибрала!