Скелет в шкафу (Опасная скорбь)
Шрифт:
– Тем не менее, мисс Лэттерли, мисс Найтингейл и ее помощницы, включая вас, были не более чем дилетантками. Ими вы и останетесь. В стране нет и, похоже, не будет ни единой медицинской школы, которая принимала бы женщин. Боже правый! Лучшие университеты до сих пор не принимают даже людей иного вероисповедания! Что уж там говорить о женщинах! Да и кто, скажите мне, позволил бы им практиковать? Вы бы лучше приступили к своим непосредственным обязанностям! А свое мнение будьте любезны держать при себе! Сделайте перевязку миссис Уорбертон… – Лицо его сморщилось от гнева, поскольку Эстер не двинулась с места. – И положите, наконец, этого ребенка! Если вам нравится нянчить детей, выходите замуж
Эстер оцепенела от бешенства и беспомощности. Хирург обращался к ней свысока, не скрывая презрения. Конечно, можно высказать этому человеку в глаза все, что она думает и о нем, и о его самомнении, но тогда бы они стали навсегда злейшими врагами. И, возможно, он назло ей отказался бы оперировать Джона Эйрдри.
Усилием воли Эстер подавила раздражение, и достойный ответ так и остался при ней.
– Когда вы собираетесь оперировать мальчика? – спросила она вместо этого, глядя хирургу в глаза.
Он слегка покраснел. Что-то в глазах сестры приводило его в замешательство.
– Я еще утром решил, что прооперирую его сегодня, мисс Лэттерли. Так что ваши советы несколько запоздали, – солгал он, но Эстер даже виду не подала, что раскусила его.
– Уверена, вы, как всегда, приняли верное решение, – подыграла она ему.
– Ну, так чего же вы ждете? – осведомился Поумрой, вынимая руки из карманов. – Положите ребенка на место и займитесь, наконец, делом! Вы что, не знаете, как менять повязку? Вашего умения наверняка хватит для такой задачи. – Голос его вновь зазвучал язвительно – хирург брал реванш. – Бинты в шкафу, в том конце палаты, а ключ, вне всякого сомнения, находится у вас.
От ярости Эстер не сразу смогла ответить. Она молча положила ребенка на койку и поднялась на ноги.
– Разве ключ не висит у вас на поясе? – продолжал ехидничать Поумрой.
Размахивая связкой ключей и не без умысла задев ими фалды несносного начальника, Эстер стремительным шагом двинулась в дальний конец палаты – за бинтами.
Сегодня она дежурила с самого утра и уже к четырем часам пополудни почувствовала себя морально опустошенной, да и физическое состояние оставляло желать лучшего. Ломило спину, ноги почти не гнулись в коленях, ступни болели, обувь казалась тесной; шпильки в прическе так и норовили впиться в голову. У нее не было никакого настроения продолжать затянувшийся спор с начальством относительно того, каких именно женщин следует принимать на работу в лазарет. Эстер, в частности, хотела бы, чтобы уход за больными стал уважаемой и достойно оплачиваемой профессией, привлекающей умных и культурных женщин. А миссис Стэнсфилд – старшая сестра – выросла среди женщин грубых и исполнительных, умеющих только чистить, мыть, разводить огонь и приносить уголь, стирать, убирать мусор и готовить бинты для перевязок. Такие, как она, должны были, ко всему прочему, еще и поддерживать дисциплину. В отличие от Эстер, миссис Стэнсфилд не имела ни малейшего желания изучать медицину, самостоятельно, в случае отсутствия хирурга, давать больным лекарства и делать перевязку, не говоря уже о том, чтобы помогать оперировать. Сестер милосердия, вернувшихся из Крыма, она считала зазнавшимися молодыми выскочками, а их взгляды – вредными, причем мнения своего она даже не скрывала.
Но этим вечером Эстер просто пожелала ей всего доброго и вышла, оставив миссис Стэнсфилд в некотором недоумении: та как раз собиралась прочесть подчиненной целую лекцию о нравственном и служебном долге – и вот, надо же, не удалось. Какая досада! Придется прочесть ее завтра.
До
В Крыму Эстер часто встречалась с Аланом Расселом, военным корреспондентом, и, когда тот умер в госпитале, именно она разослала его последний очерк в лондонские газеты. Позже, пользуясь тем, что весть о его смерти затерялась среди тысяч подобных трагических вестей, Эстер стала посылать в газеты сообщения от имени ушедшего друга, и, к ее радости, они были опубликованы. Теперь, вернувшись в Англию, она уже не могла использовать имя Алана, но продолжала публиковать материалы в газетах, подписываясь просто: соратница мисс Найтингейл. Приносило это занятие от силы несколько шиллингов, однако дело тут было не столько в деньгах, сколько в возможности ознакомить людей со своими взглядами, внушить им мысль о необходимости реформ.
Когда Эстер добралась домой, ее хозяйка, худая работящая женщина, обремененная множеством детишек и больным мужем, радостно сообщила, что в гостиной мисс Лэттерли ожидает некая дама.
– Дама? – У Эстер уже не было сил обрадоваться кому бы то ни было, даже милой Имогене, о которой она прежде всего и подумала. – И кто же это, миссис Хорн?
– Какая-то миссис Дэвьет, – пожала плечами хозяйка. Она была слишком занята, чтобы интересоваться чужими посетителями. – Эта дама сказала, что дождется вашего прихода.
– Благодарю вас.
Эстер ощутила внезапный душевный подъем. Она любила леди Калландру Дэвьет, наверное, больше всех, кого знала. Кстати, пренебрежение к своему титулу было весьма характерно для ее подруги и наставницы. Редкое качество!
Калландра сидела в маленькой, давно уже требующей ремонта гостиной возле скудного огня. Пальто она сняла, хотя помещение порядком выстудилось. При виде Эстер ее выразительное запоминающееся лицо просияло. Одежду Калландра предпочитала скорее удобную, нежели модную; волосы были уложены, как всегда, небрежно.
– Эстер, моя дорогая, ты выглядишь чудовищно уставшей. Иди-ка сюда, присядь. Тебе срочно нужно выпить горячего чаю. Кстати, и я не откажусь. Я уже попросила эту женщину принести чашечку… Бедняжка, как ее зовут?
– Миссис Хорн. – Эстер села, расстегнула пряжки на туфлях, разулась и, испытав огромное облегчение, выдернула из прически самую докучливую шпильку.
Калландра улыбнулась. Вдова военного хирурга, она давно уже миновала возраст, который принято называть средним. С Эстер они познакомились задолго до того, как их пути вновь пересеклись в ходе следствия по делу Грея. Урожденная Калландра Грей, дочь покойного ныне лорда Шелбурна, она приходилась теткой нынешнему лорду Шелбурну и его младшему брату.
Эстер понимала, что Калландра посетила ее неспроста – иначе разве явилась бы она в конце трудного дня, когда измученная Эстер менее всего годилась в собеседницы? Для дневного визита вежливости время было слишком позднее, для ужина – слишком раннее. Эстер ждала, что скажет Калландра.
– Послезавтра состоится суд над Менардом Греем, – негромко произнесла та. – Мы должны свидетельствовать в его пользу. Полагаю, ты еще не отказалась от своего намерения?
– Конечно, – без промедления ответила Эстер.