Скиф
Шрифт:
— Был! — спокойно ответил пергамец.
Маловеры растерянно переглянулись, почитатели рассказчика сдвинулись теснее.
— Расскажи! Все рассказывай! — загудели кругом.
— Мальчиком я жил в Атлантиде, — медленно проговорил Аридем. Ему внезапно пришло в голову, что его жизнь в Вавилоне у жреца Нуна была прообразом жизни людей в Атлантиде. — Я не знал тогда, что это Государство Солнца, но был счастлив.
— Наверное, целый день лежал в тени?
— Я целый день трудился. Днем помогал матери в саду, вечером беседовал с моим учителем Нуном. Я получал от моего учителя намного
— Как же ты попал к нам на мучения? — жалостливо поинтересовался изможденный, с запавшими глазами старик.
— Я жил на границе страны. Ворвались враги, учителя убили, а меня и мать увели.
К Аридему большей частью льнули слабые здоровьем рабы, несчастные полукалеки, малолетние. Он опекал их. На работе помогал носить тяжести. В балагане следил, чтобы никто не обидел его друзей. Терпеливо разъяснял, что даже слабые сильны, если они заодно.
Пха все чаще и чаще возмущался.
— Мало того, что сам бунтовщик, он еще других подстрекает, — кричал он при каждом удобном случае. — Пропадем мы из-за него!
Пха боялись. Подозревали, что он доносчик. Все стали сторониться молодого пергамца. Даже Дидим. Аридем как-то поймал мальчика наедине и спросил напрямик:
— Я тебя чем-то обидел?
Дидим, опустив голову, пробормотал, что ему земляки запретили дружить с умником.
— Говорят, ты смутьян, — виновато сознался мальчик. — Никому твои сказки не нужны. Только калеки да дети верят в них…
После этого признания Аридем замкнулся в себе. Жил мечтой о побеге. Ждал удобного случая. И случай представился.
IX
Осенние ливни давали несчастным некоторую передышку. В дождливую погоду красить ткани было невозможно. Все красильное войско отпускали в город. Рабы слонялись по улицам, часто посещали стоявший в тупике храм богини Истар, где за три обола жрицы богини звезд соглашались утешать скитальца почти до утра.
Однажды Аридем отпросился в город до утра.
— Иди, иди, — усмехнулся хозяин, поглаживая густую рыжую, всю в мелких завитках бороду. — Добрые девушки прогонят злые мысли. Я слышал, ты недоволен судьбой? Это грех перед ликом Неба.
— Я иду замализать грехи, — улыбнулся Аридем. Он мог улыбаться: у него в мешочке была заготовлена легкая одежда финикийского морехода.
В слабом предутреннем свете пергамец незаметно проскользнул в толпе других матросов на борт широкодонной неповоротливой торговой биремы [15] . Корабль поднял якорь, на Аридема никто не обратил внимания.
В ближайшей от Тира гавани он высадился. Начались скитания. Бродил по дорогам, лесным тропам. В городах и селениях, замешавшись в базарную толпу, слушал пение слепых лирников. Певцы — большею частью греки, рассеянные по всему Востоку, — оплакивали в длинных, тягучих песнях судьбу своей прекрасной родины, порабощенной Римом.
15
Бирема — у римлян военный корабль с двумя рядами гребцов.
Александр
После сражения под Пидной разбитый наголову царь Македонии едва успел со своей семьей сесть на корабль. Долго носился корабль по волнам, гонимый ветрами, пока не ударился грудью, потеряв ветрила, об острые скалы… «О, если бы Филипп, сын Персея, был жив!» — взывали лирники.
— Жив внук Аристоника-Освободителя! — неожиданно выкрикнул Аридем и, испугавшись собственной дерзости, нырнул в толпу.
Голос его услышали многие. И такова была вера народа: весть о чудесно спасшемся царевиче Аристонике, его сыне и внуке понеслась от города к городу. Молва обгоняла Аридема.
А он шел к своей матери и мечтал: выкупит Ниссу, отвезет ее куда-нибудь в безопасное место — в Вавилоне у покойного Нуна осталось много друзей, — успокоит ее, а сам… Далеко простирались мысли и мечты молодого пергамца!
Выдавая себя за солдата вспомогательных отрядов Рима, Аридем заходил в селенья. Старался, где только мог, подработать. Пускал кровь лошадям, чинил плуги, чистил крестьянские колодцы. Селенья оставались позади, появлялись новые. Он все шел, настойчивый, худой, не чувствуя усталости. Дороги были длинны, но они вели сына к матери…
— …Мама! — Аридем в темноте прильнул к ограде. — Мама, это я, Аридем! Я вернулся!
Нисса не сразу поверила. Прижав руки к груди, растерянно остановилась посреди двора. Она исхудала, вся сгорбилась. Шел дождь, ветер трепал ее мокрое покрывало и выбившиеся седые пряди. Качая головой, она укоряла сквозь слезы:
— Стыдно, прохожий, смеяться над материнским горем…
Тогда Аридем перескочил через ограду и, подняв мать, как ребенка, на руки, внес в хижину. Она прижалась к сыну и все повторяла: «Сынок мой! Мальчик!..»
Рабыни, увидев мужчину с необычной ношей, взвизгнули. Потом, узнав Аридема, окружили его. Расспрашивали, как удалось ему сбежать от римлян. Пусть не боится своих друзей! Они не выдадут!
— Мне нечего бояться, — спокойно возразил Аридем. — Я скопил денег, выкупился и пришел выкупить мать.
Нисса безмолвно гладила голову сына. Он с нею! Боги дали ей эту радость. Горе уступает дорогу счастью… — и горячие слезы катились по ее запавшим темным щекам. Аридем поцелуями осушал их.
Надсмотрщик, заглянув в хижину, поздравил пергамца с освобождением.
— Молодец, что мать помнишь! — похвалил он. — Доложу хозяину. Да что брать с тебя за старую клячу! Сговоримся.
Удержав за посредничество две драхмы, надсмотрщик выписал Ниссе вольную. Аридем отдал за мать все свое состояние, но друзья — Ир, Кадм и рабыни, с которыми Нисса столько лет работала в поле, — натащили столько припасов, что не только до Вавилона, до самой Индии хватило бы.