Скиф
Шрифт:
Рано утром, взявшись за руки, Аридем и Нисса вышли за ворота. Их провожал Ир.
— Дорога не просохла, идти будет трудно, — нерешительно проговорил он. — Подождали б денек.
— Нет, нет! — Аридем глубоко вздохнул. — Ни часу! Мы свободны.
Солнце после дождя выглянуло из-за туч, радостное, ослепительное, но дул резкий ветер. Вода в каналах, мутная и глубокая, пенилась от быстрого течения.
Юноши по очереди несли Ниссу и на громкие уверения, что она вовсе не такая дряхлая,
На перепутье Ир простился. Обняв за худенькие плечи мать, преобразившуюся, помолодевшую, Аридем быстро шагал по дороге, а его друг долго еще стоял у придорожного вяза и, грустно покачивая головой, смотрел и смотрел ему в спину.
К вечеру ветер усилился. Горизонт снова заволокло низкими обложными тучами. «Хлынет дождь», — подумал Аридем, с отчаянием оглядывая небо. На счастье, вскоре за поворотом дороги мелькнул тусклый огонек.
X
Это был гостевой дом. Их впустили в общую, закопченную комнату. Аридем усадил мать у очага и, спросив горячего вина, уже стал развязывать узелки со снедью, как вдруг в комнату ввалилась шумная солдатская ватага.
Промокшие легионеры отряхивали плащи, выжимали туники, посылая проклятья ветру и ливню.
Молоденький щуплый солдатик подбежал к очагу:
— Старуха, убирайся! Пусти меня к огню!
— Она замерзла! — Аридем не повысил голоса, но тон его был далек от заискивания. — Мы уплатили за очаг!
— Неважно… Собирайте свои лохмотья и проваливайте в Тартар!
Легионер толкнул Ниссу. Аридем схватил его за руку. Взгляды их скрестились.
И солдат вдруг выкрикнул:
— Мой беглый раб!
Это был Муций.
— Я никогда не был твоим рабом. — Пергамец старался говорить как можно спокойнее, но голос, помимо воли, начинал подрагивать.
— Значит, я лгу? — взвизгнул римлянин. — Квириты! Варвар обвиняет римского солдата во лжи!..
Стоявший рядом центурион ударил Аридема по уху.
— Думай, что говоришь!
— Легионер ошибся! — Аридем закусил губу, чтоб сдержаться: дело шло о жизни и свободе. — Я был рабом у его товарища, но он меня продал. Я выкупился…
— Покажи вольную.
Аридем опустил голову. Муций настаивал, чтоб ему вернули его собственность.
— Он бунтовщик, — решил центурион. — Пусть судят. А? Притащим сюда их судью? Вместо театра повеселимся.
— Он мой! — настаивал Муций.
— Тебе судья заплатит, а мы пропьем, — утешал центурион.
Перепуганный насмерть, трепещущий, как лист на ветру, сирийский блюститель законов предстал перед легионерами. Центурион наскоро объяснил
— Суди хорошенько. Со свидетелями, по справедливости, — Центурион подмигнул легионерам, — мы хотим по всем правилам. Римляне уважают справедливость!
Усевшись вокруг огня, солдаты хохотали. Один Муций не смеялся. Нервно потряхивая кудряшками, он зло поглядывал то на Аридема, то на центуриона. Его защитник Титий стоял в наряде, а без него трусливый новобранец не осмеливался настаивать на своем праве.
Начался суд. Судья дрожащим голосом задавал необходимые вопросы. Легионеры с издевательской почтительностью отвечали. Нисса, забившись в угол, в ужасе ломала руки.
Аридем молчал. Суд был скорый. По закону Сирии всякий мятежник приговаривается к смертной казни. Но поскольку — старик судья старался не смотреть на обвиняемого, — поскольку раб есть достояние или государственное, или частное, то казнить его нежелательно. Согласно справедливости… раба Аридема за попытку к бунту и побегу надлежит отправить в каменоломню — пожизненно!.. Нисса страшно закричала.
— Мама, не плачь! — рванулся к ней Аридем. — Ты свободна, у тебя вольная, а я вернусь…
Он не договорил. Его увели. Нисса кинулась за сыном, но ее, смеясь, оттащили. Тогда в исступлении она выпрямилась, обвела взглядом солдат и, внезапно подпрыгнув, вцепилась в горло Муцию.
Услыхав вопли обожаемого друга, Титий покинул пост и влетел в распахнутую дверь.
— Что здесь происходит?!
Ниссу уже оторвали от Муция.
— Мятежница! — вопил он. — Всю шею исцарапала. В каменоломню!
— Ну, ее в каменоломню — не велика польза, — оборвал центурион. — Выкиньте падаль и спите! Маврий, на пост вместо Тития, твоя очередь!
Судья, согнувшись и непрерывно кланяясь, удалился.
Легионеры расположились на ночлег.
— Воет старуха! На улице воет! Страшно!.. — Муций под плащом жался к своему покровителю. — Зря мы… Проклянет старуха, — бормотал он. — Я пойду посмотрю.
Он вернулся, всхлипывая.
— Воет! Сидит под луной, вся черная, и воет! Дождь перестал. Звал, не слышит… Жаль ее!
— Жалей их, тебя же придушат, — буркнул Титий. — Спи!
— Я не усну. Не знаю, что со мной делается, — мать вспомнил, я у нее один… Нельзя, наверное, так, Титий…
Титий, ругаясь, отшвырнул от себя плащ, вышел. Дождь действительно перестал. Луна ныряла и выныривала в разрывах седого облака. В ее мертвенном синеватом свете отчетливо виднелись придорожные кусты, черное пятно на дороге.
Обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, Нисса протяжно выла. Легионер метнул копье — и, пригвожденная к каменистой земле, сирийка умолкла.