Скитальцы
Шрифт:
— Думаю… Погодите-ка, Солль, я доложу, — и, неслышно выскользнув из-за стола, чиновник нырнул в один из боковых коридоров.
Вместо того, чтобы обрадоваться, Эгерт снова испугался — сильнее, чем прежде, до дрожи в коленях. Ноги его сами сделали шаг к двери — дремлющий стражник повёл глазами, и рука его рассеянно легла на древко копья. Эгерт застыл. Второй стражник, неторопливо появившийся оттуда, куда улизнул чиновник, оглядел Солля критически — так повар оглядывает принесённую с базара тушку.
Канцелярист, выглянув из совсем уже другой двери, поманил Эгерта согнутым пальцем:
— Идёмте-ка,
И тогда покорный, как приютский мальчик, Эгерт последовал навстречу своей судьбе; в тёмном коридоре ему пришлось разминуться с плащеносцами. На Солля дохнуло знакомым терпким запахом, показавшимся теперь отвратительным до рвоты; никто из воинов Лаш не поднял капюшона, но Эгерт ощутил четыре холодных внимательных взгляда.
Лицо судьи нависало набрякшими складками, и в складках этих тонули маленькие, пронзительные глаза. Эгерт взглянул в них один раз — и сразу потупился, разглядывая гладкий, с мраморными прожилками пол, на который стекала вода с его собственных вымокших башмаков. Судья изучал его — не поднимая головы, Эгерт чувствовал тяжёлый, въедающийся под кожу взгляд.
— Мы ожидали увидеть вас раньше, Солль, — сорванный голос судьи был едва слышен, казалось, каждое слово стоит ему усилия. — Мы ожидали… Ведь арестованная дочь декана Луаяна — ваша жена?
Эгерт вздрогнул. Судье пришлось довольно долго ожидать его ответа:
— Но… мы только должны пожениться… Собирались…
Прошептав эту жалкую фразу, Эгерт проникся отвращением к самому себе, будто, сообщив судье эту сущую правду, он каким-то образом предал Торию.
— Это одно и то же, — прошелестел судья. — Правосудие надеется на вас… На суде вы выступите главным свидетелем.
Эгерт поднял голову:
— Свидетелем… Чего?
За дверью послышались отрывистые голоса и грохот сапог, из-за портьеры вынырнул канцелярист и что-то быстро зашептал судье на ухо.
— Скажите им, что приказ отменяется… — голос судьи шуршал, как змеиная кожа по сухому камню. — Он уже здесь…
Обострившееся чутьё Солля безошибочно определило, что речь идёт о нём. Он вспомнил стражников, направлявшихся к университету, и облизнул запёкшиеся, потерявшие чувствительность губы.
— Вам нечего бояться, Солль, — усмехнулся наблюдавший за ним судья. — Вы всего лишь свидетель… Ценный свидетель, поскольку были близки к семье старого колдуна… Ведь так?
Эгерт почувствовал, как его бледные щёки становятся горячими и красными. Назвать господина Луаяна старым колдуном означало преступить все границы бессовестности — однако страх поглотил порыв Соллевого возмущения, как болото поглощает брошенный в трясину камень.
Судья проронил безучастно:
— От свидетеля требуется одна лишь доблесть — говорить правду… Вы знаете, как тяжело обошёлся городу Мор. Вы знаете, что он явился не сам собой…
Эгерт напрягся.
— Мор явился не сам собой, — чуть слышно продолжал судья. — Старый колдун и дочь его применили свою магию, чтобы вызвать его из-под земли, где только и место порождениям мрака… Священное привидение Лаш предупредило об Окончании Времён, а служители его неустанными молениями и обрядами сумели остановить
Сорванный голос судьи казался Соллю оглушительным, как рёв стада, ведомого не убой.
— Это неправда, — прошептал он, потому что даже страх на какое-то мгновение обомлел в его душе. — Это неправда… Служители Лаш раскопали логово Мора, это они призвали его, а декан остановил ценой своей жизни… Я видел, я…
В эту секунду страх опомнился от шока и завопил, заметался, зажимая Эгерту рот, источая потоки липкого пота, бросая в немилосердную лихорадочную дрожь.
— Словесное преступление против Лаш, — заметил судья, — совершенное однократно и в первый раз, влечёт за собой публичную порку плетьми…
Стало тихо, и несколько долгих минут воспалённое воображение Эгерта являло ему картину и плетей, и толпы, и палача с подручными; на мокрой спине его сами собой загорелись жгучие полосы.
Судья вздохнул — в горле его что-то клекотало и рвалось, будто лопались пузыри:
— Однако я понимаю ваше состояние, вы не вполне владеете собой и не отвечаете за свои слова, следовательно, я сделаю вид, что не слышал их… Вероятно, процесс состоится на днях, когда будут закончены допросы подсудимой… Что до вас, Солль… У меня нет оснований задерживать вас, однако обвинитель, возможно, захочет задать вам несколько вопросов…
Судья потянулся рукой к колокольчику на столе. Не дожидаясь звонка, откуда-то из-за невидимой прежде портьеры явился приземистый стражник; едва переставляя негнущиеся ноги, Солль шагнул за откинутую перед ним потайную портьеру.
По сырым стенам бегали мокрицы. В свете укреплённых по стенам факелов тень Соллевого сопровождающего металась, как исполинская ночная бабочка; слушая звук своих шагов, Эгерт мучился, думая о Тории.
Они допрашивают её и будут допрашивать ещё. О чём? Что она может сказать им? Она… Небо, неужели они осмелятся пытать женщину?!
И тогда в гулкой тишине коридора ему померещились отдалённые, приглушённые камнем крики. Он не выдержал и застонал — сопровождавший его стражник удивлённо оглянулся.
Лязгнул ключ в потайной дверце, стражник пропустил Эгерта вперёд, чуть подтолкнув в спину; узкая тёмная комнатка походила скорее на камеру, и Эгерт уверился было, что доставлен прямиком в тюрьму — когда внесённый факел осветил высокое кресло в углу и сидящего в кресле человека. Не удивляясь и даже не пугаясь более, Эгерт узнал Фагирру.
Оставив факел в кольце, стражник низко поклонился и вышел. Стук его сапог долго отдалялся по коридору.
Фагирра не шевелился, капюшон лежал у него на спине, и Эгерту показалось, что со времени их последней встречи прошли десятилетия — так много страшного случилось с тех пор и так внезапно постарел, изменился его моложавый прежде знакомец. Эгерт поразился — истинный возраст Фагирры открылся ему только сейчас.
Прошло несколько минут, прежде чем плащеносец шумно вздохнул и поднялся, уступая Эгерту кресло, единственное в комнате: