Скитальцы
Шрифт:
Кажется, дул ветер, кажется, было весело и страшновато, и Легиар говорил юному Маррану:
— Сейчас я тебя представлю. От того, как он к тебе отнесётся, многое сейчас зависит. Я ему враг, но ты — ты не вздумай с ним поссориться. Или ты по-прежнему считаешь себя непобедимым?
Марран пританцовывал, вздымал фонтаны песка, подпрыгивал и хохотал:
— Что ты, Ларт! Ты же видишь, я и рубашку белую надел, и башмаки почистил по такому случаю… Господин Бальтазарр Эст будет мной, примерным мальчиком, весьма доволен!
Легиар хмурился:
— Ты сопляк ещё, ты щенок,
Мальчишка состроил страшные глаза:
— Ларт, я буду скромен, как невеста. Я даже покраснеть могу. Ну, хочешь, я покраснею?!
Легиар поднимал глаза к небу, будто призывая его в свидетели. А человек в прибое всё бродил, наклонялся, подбирал круглые камушки, некоторые отбрасывал в сторону, некоторые прятал в карман, другие запускал в море. И только когда идущие приблизились вплотную, оставил своё занятие и обратил на них тяжёлый, как ледяная глыба, взгляд.
Легиар вытянул левую руку в сторону — знак перемирия. Эст помедлил и сделал то же самое. Марран безмятежно улыбнулся.
— Здравствуй, Аль, — сказал Легиар небрежно. — Ты, конечно, знаешь, что это за мальчик. Теперь я хочу тебе его официально представить — Руал Ильмарранен.
Руал хотел кокетливо присесть, но сдержался — под взглядом Эста действительно было неуютно. Он ограничился скромным кивком.
— Здравствуй, Ларт, — сказал наконец Эст. Голос его был сорван и звучал, как скрежет. — Значит, это и есть Марран.
Опрокинулась на берег очередная волна, обогнула сапоги Эста и ботфорты Легиара, а на башмаках Маррана отыгралась, промочив их доверху. Эст хмыкнул, Ларт, переглянувшись с ним, щёлкнул пальцами — прибой разом улёгся, море стало спокойным и гладким, как остывший суп в глубокой тарелке.
— Я вижу, ты вежливый мальчик, — сказал Эст презрительно. Марран снова кивнул. Эст отвернулся, сгрёб с песка горсть камушков, по очереди пустил их прыгать по зеркально гладкой воде. Последний подпрыгнул двенадцать раз, Эст кивнул Ларту и повернулся, чтобы уйти.
Марран тем временем нагнулся, подобрал один камень, чёрный, плоский, и, несильно размахнувшись, пустил в море.
Эст оглянулся — камушек утонул после шестнадцати прыжков, длинных, красивых.
Что-то неразборчиво пробормотал Легиар. Эст помедлил, достал из кармана ещё пригоршню камней и плавным, уверенным движением бросил первый, подпрыгнувший на воде двадцать один раз. Считали вслух, считали все, даже Ларт, потемневший лицом. Эст позволил себе что-то вроде улыбки, снисходительной улыбки в сторону Маррана. Тот оглядел песок вокруг, поднял один камень, рассмотрел, уронил, поднял другой и уронил тоже. Наконец, выбрал небольшой, пёстрый, укатанный морем в тонкую лепёшку. Прищурил глаз, примерялся… Эст улыбался, теперь уже явно улыбался, и поглядывал на Легиара насмешливо. Марран бросил камень.
Тридцать девять.
Зависла пауза, Эст посмотрел на Маррана в упор, и тот удивился, как широко могут раскрываться эти узкие прищуренные
— Щенок, — проскрежетал он с неким подобием нежности. — Нахальный щенок.
Он проснулся от осторожного прикосновения.
Костёр догорал, мерцали последние красноватые вспышки, и под боком у Руала возилось что-то мягкое, тёплое, даже горячее, возилось и дышало, прижимаясь всё крепче. Руал осторожно дотронулся рукой — соседствующее существо оказалось круглым, гладким и голым, местами покрытым неуверенным пушком.
— Простудишься, — пробормотал Ильмарранен растерянно. — Холодно же…
Тилли не ответила, только чаще задышала и прижалась изо всех сил к Руаловому боку.
Ильмарранен лежал неподвижно, ощущая, как содрогаются два тёплых упругих клубка, уютно пристроившихся у него на груди, как щекочут лицо спутанные с осенней травой волосы, как нежно касается лба маленькая влажная ладошка:
— Ру, я о таком парне с люльки мечтала…
— Холодно… Оденься… — повторял Руал, пытаясь справиться с поднимающейся внутри сладостной волной.
— Не прогоняй меня… — её рука расстегнула Руалов ворот и погладила шею. — Ты добрый… Все они скоты, а ты человек… Ру, ну что же ты!
Его ладони легли на её обнажённую кожу. Будто короткая молния ударила — р-раз!
— Я люблю тебя, Ру… — бормотала Тилли всё скорее и скорее. — Я о таком парне… — её губы, неловкие, как у телёнка, ткнулись в губы Руала.
Горько пахло дымом догорающего костра. От порыва холодного ветра кожа девушки покрылась пупырышками; желая согреть, Ильмарранен обнял её крепко, по-настоящему. Его самого уже сотрясало изнутри; нахлынули тугие, горячие, пульсирующие видения.
Тилли всё бормотала и бормотала, и ластилась, и пальцы её сражались с застёжкой на его рубашке, а он глупо улыбался в темноте и жадно гладил её бока с выступающими рёбрами, неожиданно крутые бёдра и плоский мускулистый живот. Не было сил сопротивляться тому горячему и душному, что распирало его изнутри.
Торжествовала ночь, тёмная, осенняя, истошно кричали совы, шелестел ветер в пожухлой траве. Перемигивались угли прогоревшего костра.
Тилли справилась с пуговицами, маленькая влажная ладошка залезла под Руалову рубашку… и встретилась там со свёртком, скрывавшим золотую спинку и изумрудные глаза.
— Ой, — пробормотала она удивлённо, — это чего?
Ильмарранен вздрогнул, как от удара. Рванулся и сел, прижимая свёрток к груди. Оттолкнул девчонкины руки:
— Не лезь. Не надо. Спать.
Сердце гулко колотилось у него в горле, а Тилли сидела перед ним голая, дрожащая, будто громом поражённая. Из круглых вишнёвых глаз двумя ручейками лились слёзы горькой обиды.
За всё утро она ни разу не посмотрела в его сторону.
Они шли дорогой, Руал глядел на оскорблённо вскинутый лохматый затылок и досадовал на себя, на Тилли, на судьбу, вздыхал и удивлялся глупости мироустройства.