Скиталец в полях асфоделей
Шрифт:
– Не, ну я Камеди Клаб смотрел, смешно было.
– Угораешь? Камеди Клаб уже года три как закрыт! Не, реально, ты вот до своего рехаба где утюжился? В дальнем плавании, в космос гонял? В коме чилил?
Слава срывает яблоко, откусывает и плюхается на газон. Ему смешно и обидно, но не из-за издевок, а оттого, что сегодняшняя реальность ему невероятно чужда, что деревья, ветер и запах навоза уже не воспринимаются основой полноценного мира, теперь это деталь пазла, картинка в высочайшем разрешении, идущая в нагрузку к цифровому контенту и клиповому мышлению.
>>>
Всё-таки они собираются по грибы,
Матвей и Слава вяло бредут по лесу, пиная шишки и мелкие камушки. Сквозь листья пробивается солнечный свет, блестят лужи, лежащие в вечной тени, по водной глади снуют долгоносики. Комаров уже нет, но мошкара ещё роится, лезет в глаза, приходится отмахиваться. Лес похрапывает, готовится к долгому сну. Им попадаются поганки, даже городские их различают. Вышка РЛС всё ближе, а в корзине грибов кот наплакал. Слава курит, крутится, как юла, ему не надышатся. Матвей ворчит, потому что больно натирает сапог, и скорей всего выскочит мозоль.
– Прав ты, Матвей, я был в коме, и мог бы навсегда в неё провалиться. А то и глубже, – вдруг заговаривает Слава. И продолжает: – Отрёкся от привычных благ, понимаешь? Вроде как аскетом заделался, но не из-за религии или секты там какой. Куда проще и куда глупее – хотел стать писателем. Потом сценаристом. Затем режиссёром. У меня истфак, а я надумал фильмы снимать.
– У Тарантино тоже образования нет. – Отвечает Матвей.
Хрустят ветки, кричит птица, гудят провода. Попадается высохший пень, и Слава усаживается на него, предлагая перекур. Вынимает из сумки бутылку с компотом и припадает к ней, как к роднику. Напившись, передаёт Матвею, но тот отказывается и хлещет припасённую минералку.
– Твой дед очень в меня верил и слепо любил. – Говорит Слава. – Потакал прихотям и много позволял. Когда я заявил, что хочу быть киношником, он расстроился. Не уверен, что в его мечтах я был великим историографом или открывателем Атлантиды, вряд ли отец надеялся, что я найду золото скифов. Но кино. Почти ругательство в нашей семье.
– Дед не смотрел телек, в кино не ходил, – соглашается Матвей.
– Однако он дал мне денег, и я отправился в Москву учиться в МШК. Там познакомился с разными людьми. После двадцать первого года, со всеми его митингами и терактами я перестал интересоваться политикой. Пропадал в кинотеатрах, смотрел старьё и новинки, что-то писал, бухал и спал с милыми цыпочками, принимавшими меня за молодого Годара. – Смеётся. – Как они потом обломались.
– Снял фильм-то? Хотя бы шорт-метр? – спрашивает Матвей.
– Ни шорт, ни лонг – ничего! Я проёбывался, вечно что-то сочинял, но потом откладывал, брался снова и, в конце концов, понимал, что выходит лажа. Забрасывал и ни с кем не советовался. Хотя нет, были друзья, которые критиковали, прочитав первые десять страниц, но я их уже не мог слушать, потому что был бухой вдрызг.
Матвей очень хочет что-нибудь на это сказать, выдавить хоть фразочку, но перебирает варианты и все они кажутся ему избыточными.
– Я видел крутой «шеви» в гараже. Твоя что ли?
Матвей кивает.
– Папаня подарил?
– Мы с ним не общаемся.
– Твоя
– В Моравию, – говорит Матвей, – но я не поеду. Он умер для меня, когда бросил.
– А на машину ты сам заработал?
– Мой канал привлекает рекламодателей, народ донатит. Так и накопилось.
– Похоже, не так уж сложно.
– Легкотня, – роняет Матвей и плетется в сторону дома.
Слава его догоняет и торопится извиниться:
– Без обид, парень. Если ты смог заработать на крутую тачку, то ты талантлив – базара ноль. Не сердись.
– Говно вопрос. Замяли.
Вдруг Матвей останавливается и всматривается в густоту деревьев, на пересечение лесных тропинок.
– Там кто-то есть, – говорит Матвей.
Они крадутся навстречу странному существу, чья бледная кожа, напоминающая ливер, поблёскивает на солнце, словно рыбья чешуя. Ноги кривые, тонкие, и большие лапы. У недочеловека пятерня на ладонях, но пальцы трубковидные и крючковатые. Существо вздымает безухую голову вверх, будто любуется кронами, и заметно, что у него почти нет шеи – тыквообразная лысая голова будто вросла в узенькие плечи. Слава тянет приятеля за куртку, шепчет: «Пойдём отсюда». Но Матвей отмахивается и, заворожённый, ступает к диковинному зверю. Существо оборачивается и, увидев незнакомцев, замирает. Потом хныкает и падает на колени. У него жалкий пришибленный вид, узкие глазки и вместо носа две дырки; рот наполнен гнилыми и кривыми зубами, и щёки впалые, как у насмерть замученного узника трудлага. Существо скулит, когда Матвей гладит его лоб – кожа липкая, но на пальцах не остаётся никакой гадости.
– Глянь, на нём вроде бы рваная футболка и джинсовые шорты. Всё в грязи, – говорит Матвей.
– Что. Это. Такое?
– Хер знает. Мутант? Больной? Как называют этих, с нарушением гормонов?
– В душе не знаю, – отвечает Слава.
Существо перестаёт скулить и корчит гримасу, напоминающую улыбку. Слава протягивает ему «сникерс», и существо проглатывает батончик.
– А мы не наелись поганок, часом? – выносит предположение Слава.
– Крипово, согласен. Ну, что с ним делать? Тут бросим?
– Есть варианты?
– Пригласим на чай?
– Сестрёнка будет в восторге.
Матвей прощается с существом, и Слава отдаёт ему последний шоколадный батончик. Парни выходят из леса с пустыми корзинами и уродцем на хвосте. Мутант встаёт как вкопанный перед дорогой и, упав на четвереньки, шмыгает обратно в лес. Слава выдыхает, а Матвей слегка огорчается: сенсация сорвалась, и ведь даже не сфоткал. Куда пропал инстинкт блогера?
Они договариваются помалкивать, и строят теории происхождения загадочной особи.
Слава: выкормленный старой ведьмой пришелец.
Матвей: мутант, сбежавший из секретной лаборатории.
Слава: ангел, спустившийся с небес и осознавший, что загремел в РФ.
Матвей: демон, вырвавшийся из адских казематов.
Слава:… и осознавший, что угодил в РФ.
Хохот.
Матвей: представитель расы первобытных людей, скрывавшийся под землёй.
Слава: «литературный негр» Дарьи Донцовой.
Матвей хмыкает, мол, прикалываться над Донцовой уже не комильфо. Слава тут же исправляется, вспомнив философские романы всё ещё популярного бразильца Коэльо.