Сколько длятся полвека?
Шрифт:
И уж вовсе очевидно: территориальные формирования, милиционная система [11] отжили свой век. 33-ю дивизию при пробной мобилизации довели до штатов военного времени. А проку?
Хорошо еще, что все эго заблаговременно вылезло наружу, будет устраняться. Не только он составил подробную докладную. Московские представители в том же духе выступали при разборе.
После учений Сверчевский вернулся в Смоленск бодрым, возбужденным. Чего только не накаркали врачи в Москве, Гурзуфе, Старо–Константинове. Нате же, спал на сырой земле, завернувшись в шинель, жил в шалаше —
Стоит заглянуть в машинное бюро — девчата бросаются к нему:
— Карл Карлович, будем уошкой щи хлебать?
— Были бы щи, уошка найдется.
И — букетик каждой, цветок к цветку, васильки и ромашки.
Когда одна из машинисток выходила замуж, Сверчевский разыскал оранжерею, заказал букет.
На свадьбе отплясывал — пол ходуном ходил. Черт подери, он разменял четвертый десяток, не шестой…
После летних маневров Сверчевского вызвал новый начальник штаба округа Алексей Макарович Перемытов. Без предисловий протянул листок.
— Нужные вам строки подчеркнуты. Выводы Реввоенсовета. Красным карандашом подчеркнуто: разведывательная служба в округе страдает крупными недостатками. Хочу надеяться, — Перемытов подвинулся с креслом к столу, — хочу верить: в следующий раз не дадим повода для столь убийственной констатации.
Начштаба обрадовался, что Сверчевский владеет не только польским, но и французским.
— Слабо? Прошу подналечь.
Держался Перемытов корректно, приказных формулировок избегал, не торопил с ответами. Наоборот, ему нравилось, когда собеседник не спешит и не лезет с неуместными расспросами.
Сам он в царской армии имел капитанский чин, на исходе гражданской возглавлял штаб Западного фронта.
Неказистый видом, щуплый, в очках с тонкой проволочной оправой, он не походил на армейского командира, прошедшего огонь и воду. Разве что отдающая металлом твердость в тихом голосе, неуступчивая властность спокойного взгляда.
В смоленском штабе негромкое слово Перемытова было непререкаемым. На устный доклад прибывшему из командировки отводилось пять — семь минут, на докладную записку — страничка, от силы полторы; и каждая запятая, где положено. Он следил, чтобы отделы заканчивали работу ровно в пять вечера. Сам же засиживался долго, жил без семьи, замкнуто.
Последними гасли окна в кабинете начальника штаба округа.
Наконец Сверчевский получил свой стол в комнате на третьем этаже. Кроме него — двое, представились не без служебного ледка: Юдинцев, Адамович.
Ледок вскоре растаял, отношения установились приятельские. Высокий, элегантный Адамович с седыми волосами, разделенными на пробор, вечерами наведывался к Сверчевскому, доставал карты, звали партнеров, чертили пульку.
Но в штабном кабинете разговаривать было не заведено. У каждого — свой стол, свой, заменяющий сейф, железный ящик, куда в пять часов клалась запечатанная папка. У Сверчевского еще и своя карта на стене за им же самим сшитой шторкой.
Общим для троих был старый эриксоновский телефон — деревянный светло–коричневый ящик (надо позвонить — покрути ручку). Телефон напоминал о себе не часто. Обычно звонил Перемытов.
— Товарищ Сверчевский? Не смогли бы зайти через тридцать минут? Благодарю.
В кабинете
— Эти книги, надеюсь, вам известны, — Перемытов достал «Поход за Вислу» Тухачевского, «На Висле» Шапошникова. — А эту, коль не знакома, рекомендую.
Он положил перед Сверчевским «1920 год» Пилсудского.
Каждое утро Карла ждали на служебном столе кипы польских и французских газет, журналов. Он тонул в бумажном потоке изданий разных партий, направлений, набранных разными шрифтами, ошеломлявших сногсшибательными аншлагами. Постепенно научился отделять полезную информацию от сенсационной шелухи, увидел, каким газетам и насколько допустимо верить, кто из журналистов пользуется фактами, кто высасывает из пальца, кто анализирует явления, кто обрабатывает их в угоду редактору или публике.
Перемытов настаивал на точных данных и характеристиках.
— Нашему неведению оправдания нет. В двадцать шестом году, когда Пилсудский учинил заговор против Витоса, нашлись умники: революция… Стыдоба, да и только… Не знать, что творится под боком. За кордоном петух кукарекает — ему наш отвечает… Нам существенны также различные варианты военно–политической коалиции, в которую могут втянуть Польшу… Ваша работа предполагает дотошность и игру ума, воображения. Но избави боже от фантастических домыслов…
Перед Сверчевским туманно вырисовывалась Польша — до боли близкая и до горечи чужая. Санационная Польша, запутавшаяся в паутине политических интриг, коррупции, сплетении классовых и национальных противоречий.
Что являла собой эта страна, бурно отмечавшая десятилетие независимости после почти 125 лет порабощения, воссоединенная после разделов между Гогенцоллернами, Габсбургами и Романовыми, слывшая теперь сателлитом Франции, враждовавшая почти со всеми соседями — Германией и Советским Союзом, Литвой и Чехословакией? Чем стала Польша, где каждый третий не был поляком, а каждый четвертый был неграмотен, где две трети населения жило в деревне, где росли цены на сельскохозяйственную продукцию, но, невзирая на это, за последние три года эмигрировало полмнллиона крестьян? Население городов замерло на одной точке, неумолимо свидетельствуя о незначительности промышленного развития.
Два года назад маршал Пилсудский захватил власть, совершив государственный переворот и начав борьбу с оппозиционным сеймом. Объявил новые выборы и получил менее трети голосов.
Еще разносились отзвуки выстрела на варшавском вокзале, сразившего советского полпреда Петра Войкова. (Убийца, белогвардеец Каверда, был осужден на пожизненное заключение, тот же суд ходатайствовал о смягчении приговора, но президент отклонил ходатайство…)
В армии польской живая мысль думающего офицерства, чаще всего артиллеристов, наталкивалась на шляхетскую косность легионеров, разбивалась о тупое хамство вахмистров. Нашелся даже польский Пришибеев, который — об этом сообщала пресса — заставил провинившегося улана подмести коридор зубной щеткой.