Сколько длятся полвека?
Шрифт:
Макс выпустил его. Кто–то другой тянул теперь Сверчевского.
В лесу он огляделся. Пятеро. Рванул назад: где Макс?
Его схватили, удержали силой.
— Нельзя, товарищ генерал, нельзя.
Автоматно–пулеметные очереди стихли вместе с быстро сгущавшейся темнотой. На востоке в небе далекими искрами вспыхивали зенитные разрывы. Москва до утра отбивала воздушный налет…
Макс лежал там, где его скосила пуля, кем–то раздетый догола: обнаженное тело в насмешку перетягивал брючный ремень.
Тот самый, некогда
…Сверчевский от всего устранился. Спутники, однако, делали вид, будто повинуются его приказам, советуются с ним.
Обошли лесами Гжатск, взяли южнее Волоколамска.
Немецкое наступление в этом районе застопорилось. 16-я армия Рокоссовского сдерживала напор. Артиллерийский гул нарастал, фронт приближался.
Он сидел на сваленной сосне, зябко запахнувшись в негреющее кожаное пальто, мечтая лишь о затяжке. Самосад, которым делился старик в валенках с галошами, кончился два дня назад.
— Так–то, товарищ генерал…
Старик устало присел рядом.
Впервые Сверчевский внимательно всмотрелся в его лицо и понял: это не старик. Он казался таким из–за сивой щетины, разношенных валенок с галошами.
— Я из фронтовой прокуратуры. Был направлен разобраться на месте. Ни командировочным предписанием, ни каким–либо иным документом сейчас не располагаю…
Линию фронта они миновали ночью, сами не заметив. Утром увидели в деревне красноармейские ушанки, услышали русскую речь.
Выходившим из окружения здесь не удивлялись. Их отводили в избу, где за столом сидели оперуполномоченный Особого отдела и представитель политотдела 16-й армии.
Оперуполномоченный рассматривал фотографию на удостоверении Сверчевского. Седая клочковатая борода неузнаваемо изменила лицо. Однако особиста уже не удивляли такие превращения. Он встал и протянул удостоверение.
— У меня к вам нет вопросов.
Батальонному комиссару из политотдела Сверчевский предъявил партийный билет и присел на табурет, расстегнул обтрепанное, с висящим карманом кожаное пальто.
Увидев на кителе три ордена, оперуполномоченный толкнул локтем батальонного комиссара.
— Силен мужик.
Сил мужику доставало лишь попросить хлеба и стакан воды.
Особист сорвался с места, крикнул в сени:
— Басков, мигом из комсоставской столовой термос с чаем, бутерброды. Одна нога здесь, другая — там.
Блаженно обжигаясь, Сверчевский пил из алюминиевой кружки сладкий чай.
Тем временем перед батальонным комиссаром и оперуполномоченным проходили его спутники, те, с кем он пробивался из окружения. Ни у кого из пятерых документов не было. Никаких.
Когда дверь за последним захлопнулась, Сверчевский поднял глаза на уполномоченного.
— Пишите: нижеуказанные командиры…
— У нас не принято, товарищ генерал.
— Нижеупомянутые командиры Рабоче–Крестьянской Красной Армии, находясь в сложных условиях окружения, продемонстрировали
Он расписался, вопреки обыкновению старательно выводя каждую букву.
Штаб 16-й армии предоставил Сверчевскому легковушку, и, не будь дорога забита обозами, засветло успел бы в Москву.
При въезде в столицу машину задержали на контрольно–пропускном пункте, напоминавшем укрепленный узел: отрытые щели, противотанковые ежи, дот. Выяснилось, что у машины нет пропуска для ночной езды по городу. Однако полковник в новом белом полушубке предложил в своей «эмке» подбросить до Кировских ворот.
От Кировских Сверчевский едва не бежал, срезая углы, выгадывая метры и минуты. Через Телеграфный переулок, Кривоколенный, Армянский, Петроверигский.
И замер в темном, как и улица, парадном подъезде.
Сколько раз там, под Вязьмой, когда шансов увидеть близких, Москву почти не оставалось, он в полудреме проделывал подъем по этой лестнице. Четыре ступеньки, площадка, первый марш, второй…
Он перевел дыхание, прежде чем надавить на кнопку звонка.
Обычно он нажимал отрывисто, коротко и сердился, если не сразу открывали.
Сейчас долго держал палец на кнопке, слыша, как за закрытой дверью в коридоре разносится назойливое дребезжание. Потом — тишина. Он надавил снова. Потом дал два длинных звонка соседям — Захаровым. Теперь не отпускал палец, вдавливая слабо пружинившую кнопку.
Удостоверившись в конце концов, что квартира пуста, опустился на истоптанные ступени, изнеможенно прислонясь к решетке перил, и — мгновенно забылся. Очнулся так же внезапно.
На улице стыл ночной мрак, с крыши здания Наркомтяжпрома ритмично тявкали зенитные пушки–полуавтоматы.
Он не стал ждать, пока откроется метро, и отправился пешком через тревожно спящий город. Он не думал, застанет ли маму, Тадека, вообще кого–либо из семьи. Не думал, что им сказать. Ни о чем не думал. И шел, как придется, не выбирая улиц.
На пересеченной баррикадами Комсомольской площади патруль пригласил его в зал ожидания Казанского вокзала.
— Сегодня налет бешеный. Переждали бы в бомбоубежище…
— Спасибо. Спешу.
Он не шарил в темноте, ища звонок. Что есть силы барабанил в обитую войлоком дверь.
По ту сторону двери послышались шаркающие шаги, звяканье цепочки, хриплый со сна голос Тадека:
— Кто здесь?.. Карл?!..
Дверь распахнулась.
— Макс убит.
8 октября 1941 года Военный совет Западного фронта (командующий генерал–лейтенант И. С. Конев; 10 октября его сменит генерал армии Г. К. Жуков) передал командирам соединений, находившихся в окружении под Вязьмой, радиограмму: