Сколько горя нужно для счастья?
Шрифт:
— Молись, урод! — От злости у него голова стала говяжьей. От первого удара я увернулся и даже случайно толкнул его. Он упал спиной назад, в лужу грязи, и от шока начал делать снежного ангела.
Я дал деру. Его прихвостни побежали за мной, но это даже смешно: как будто телега может угнаться за гоночным болидом. У меня даже отдышки нет: я привык бегать от проблем и натренировался. Эх-х… Не стоило делать себе комплименты.
Внезапно земля у меня земля ушла из-под ног, причем в самом прямом смысле, а после я пережил страшную боль. Такой счастливчик просто не мог не упасть в открытую канализационную
— А-А-А-А-А-А! — Сдержать крик невозможно.
— Ахахах! Идите сюда, он в колодец свалился, — один из обидчиков дал сигнал, и уже спустя секунд сорок на меня смотрели четыре пары глаз, а я от боли сжимал зубы так сильно, что десны закровоточили.
— Идиоты, я ноги сломал, вытащите меня отсюда! Или хотя бы позовите кого-нибудь! — Они весело загоготали, затем начали плевать вниз и бросать камни, и когда те кончились, не нашли ничего лучше, чем закинуть ко мне кошку. Та пару раз шмякнулась о стенки и приземлилась мне на голову.
— Посиди тут, подумай о своем поведении. — Напоследок он смачно харкнул, и они ушли.
А мне оставалось только орать.
— ЭЙ, УМОЛЯЮ! ВСЕ ЧТО ХОТИТЕ СДЕЛАЮ, ТОЛЬКО ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ! МРАЗИ!
В ответ тишина. Видимо, меня окончательно оставили. Знал бы я тогда, сидя в канализационной яме, чем для меня обернется эта неприятность.
— Мяу! — Ах да, не я один попал в беду.
— Отстань, и без тебя тошно.
Аккуратно прощупал голову. Что ж, надо отдать должное: квартет идиотов метко кидает булыжники — кровь стекает по шее тонкой струйкой. На полу лишь мусор и немного стекла, ран от которого мне чудом удалось избежать. Видимо, этой ямой лет пятнадцать никто не пользовался. Я тяжело вздохнул и опустил взгляд на колени, где уже удобно устраивался живой комок шерсти.
— Ха, зато тепленькую дали. Во всем есть свои плюсы.
— Мяу!
* * *
Совершенно не заметил, как уснул. Глаза открыл только на рассвете. За ночь тело порядком озябло, а ещё боль в ногах будто бы только усилилась. Я спустил штаны и увидел, что ноги приобрели фиолетовый цвет и распухли до толщины талии. Внезапно мне стало по-настоящему страшно, и я забился в истерике: бил руками о стены, клочками рвал волосы на голове и плакал — как же давно я не рыдал! — слезы всегда были непозволительной роскошью. Я орал изо всех сил, мой отчаянный крик был даже сильнее, чем у мужчины, которому на узи показали девочку. Кошка шарахалась от буйного соседа и скакала из стороны в сторону. Успокоиться удалось лишь тогда, когда связки не выдержали, и вместо визгов изо рта начало вылетать лишь слабое сипение.
Одна ужасная мысль в моей голове заменяла другую. А тут вообще бывают прохожие? Это же отшиб. Судя по тому, как мало здесь мусора, суда даже бомжи не суются. От ужасного осознания я чуть было не зашелся в новой панической атаке, но вдруг услышал голос.
— Мару, девочка моя, где ты? Кис-кис-кис, — Вот он, мой шанс на спасение! Я
Мне нельзя сдаваться, к черту отчаяние! Ничего… Я и не из таких ситуаций выбирался. Уж я-то знаю эту жизнь на вкус и никогда не рассчитывал получить от нее что-то хорошее.
Так начался мой поединок в противостоянии с самим собой. Жаль только, что оппонент — идиот.
Я пытался взобраться наверх, но ноги, превратившиеся в практически неподвижные ватные палочки, не оставляли шансов. Каждый раз приходилось ощущать боль, падая на копчик, колотое стекло снова и снова впивалось в плоть, надёжно застревая в ней.
День сменялся ночью, я жил, словно лягушка на дне колодца, и мне было очень холодно. Ноги опухли до размеров воздушных шаров — ещё чуть-чуть и они станут больше, чем губы у малолеток. Пожалуй, единственным плюсом было то, что рана на голове обросла кровяной корочкой.
Рыжая чертовка Мару, кажется, простила меня и, замурчав, легла на ноги — видимо, почувствовала, где у меня болит. Не думаю, что это спасет меня, однако в поликлинике мне оказали бы помощь примерно такого же уровня.
* * *
Спустя ещё пару дней я начал кашлять кровью и литрами выплевывать мокроту. Зато теперь мы точно не мерзнем: не знаю, какие ужасные процессы начались в моем организме, но голова отныне кипит, как раскаленный утюг.
Я гладил кошку и обещал ей, что, как только мне полегчает, мы выберемся отсюда в уютную квартиру, где под ногами так аппетитно хрустят тараканы.
Когда отмирающие, синие ноги чувствовали этот маленький комочек рыжеватой нежности, ко мне пришло неожиданное осознание… Я понял, чего этому нелюдимому юноше не хватало в жизни, почему реальность была такой для него безвкусной.
Мару не могла дать мне ничего, кроме капли тепла, но разве может быть что-то больше этого?
Я открывал глаза и радовался тому, что мы были так близко, так рядом, так вместе. Искренне желаю, чтобы мы жили вдвоем, а не умерли поодиночке. Стоит только почесать ей подбородочек, и она приободряется, а я вместе с ней.
— Мы сможем, нас много — ты и я. Я не уверен, кого на самом деле старался утешить в те минуты.
Безмятежность закончилась…
Одним невеселым утром я продрал глаза, и я понял, что тело рыжей подруги изменилось. Оно стало холодным, неживым… Ощущение, словно целое небо обрушилось мне на голову… Сил кричать не осталось, сил моргать — тоже нет. Слезы текут на растрескавшиеся губы, и им никто не мешает.
Нет!
Всё не так!
Хватит себя жалеть!
Что я разревелся, как загнанная в угол тварь?! Я обещал нас спасти и обязательно сделаю это!
Задубевшее тельце Мару я засунул под кофту, ладонями залез поглубже в трещины на стене и начал карабкаться к свету.
— Ха! — Оказывается, это было так просто! Достаточно меньше себя жалеть и больше действовать.
Когда руки ухватили корпус канализационного люка, я почувствовал некоторое замешательство и, глянув вниз, испытал тоску вселенского масштаба.