Сколько раз приходит любовь
Шрифт:
Уходя от нее по ночной улице, я продолжаю слышать внутри себя этот тоненький голосок, который мне нашептывает, что это плохо, что это безнравственно — приходить так к женщине, а потом уходить. «Нельзя обмениваться телами, как игрушками, нельзя играть ими до часу ночи, это плохо, плохо, плохо, — говорит мне этот детский голосок, — когда-нибудь ты заплатишь за свое гадкое поведение — забирать себе мать в присутствии сына, ты за это заплатишь…» Я должен взять себя в руки, раскаяться.
Я плотнее запахиваю пальто и шагаю быстро, чтобы прогнать холод; я уговариваю себя, что вот он, мир, он в моем распоряжении, этот мир окружает меня, он полон других желаний, и я могу пользоваться ими по своему усмотрению. С ней у нас только тела, нам нравится так встречаться, мы безудержно набрасываемся друг на друга, без прелюдий, без помощи алкоголя — только что-нибудь освежающее, если жарко, а если холодно, мы согреваемся телами, мы только этим и занимаемся. Я ничем не рискую. Грех — это привилегия тех, кто думает об искуплении, я же от этого слишком далек, единственный настоящий риск — это простудиться или втянуться в игру, почему бы и нет?
Я иду по улице быстро, спешу к той, которая меня уже не ждет, уже легла, сон уже одурманил ее. Улицы промерзли, пешеходы встречаются
Так любишь, что увидеться
Мы встретились в Интернете, по крайней мере так говорится — встретились, хотя мы только переписывались, приближались друг к другу маленькими осторожными шажками, оставаясь каждый в своем укрытии, каждый за своим экраном, в безопасности; мы посылали друг другу сообщения, все более доверительные, все более срочные, и уже искали за словами лица друг друга.
Потом начали открываться по-настоящему, всё рассказывали друг другу в режиме Отправить/Ответить,всё посылали друг другу одним щелчком мыши — не было терпения ждать, единицей времени была секунда. И было радостью включить компьютер, проверить, есть ли новое сообщение, и каждый раз оно уже было. Любовь — это когда на свидание приходят двое… Мы всё рассказывали друг другу короткими фразами, не зная по-настоящему, с кем разговариваем. Не зная друг друга, мы открывали свои сердца, обменивались надеждами, всё поверяли друг другу, как сумасшедшие, не опасаясь довериться тени. Вначале, конечно, мы обменивались обычными деловыми посланиями, употребляя обычные формулы вежливости, потом от «искренне ваш» перешли к «с дружеским приветом», а от «дружеского привета» — к «целую»… Незаметно мы перешли к пространным темам о погоде, о здоровье, к намекам на личную жизнь; мы не слишком много раскрывали, но наши слова становились все более и более личными, откровенными, если не сказать интимными, в последние дни. И какой же образ возникал при этом перед нашими глазами? Мы обменялись фотографиями — я послал ей две свои лучшие из тех, которые у меня были: у всех найдутся такие, на которых свет сослужил хорошую службу. Фотографии — это всегда удобно, они фиксируют один момент, одно положение тела и не сообщают ничего окончательного; есть такие, которые могут ввести в заблуждение, на которых все кажутся красивыми, но… какова она настоящая? — я хочу сказать, в жизни? И в то же время почему это так важно?
Между нами все шло быстро, мы обнаруживали исключительно общие взгляды; моментальные электронные послания — это катализатор времени, ускоритель частиц, всё строится на легких признаках, дополняется фантазмами и воображением, и нет особой нужды заботиться о реальности, ведь чувства относятся к нематериальному, и электроника им прекрасно подходит — можно сказать, что она для этого и создана. Из-за одиночества мы стали по-настоящему близки, мы это чувствовали, и незаметно я влюбился в нее, общаясь только словами; это было прекрасно, мы не предлагали друг другу встретиться, наша связь существовала вне реального присутствия, наша история любви опережала нас. Но когда-то надо было все же пройти через это — встретиться, чтобы увидеться. Мы решили, что пришло время выпить по стаканчику в каком-нибудь нейтральном месте, по возможности спокойном, чтобы были посетители, но немного, чтобы не чувствовать себя растерянными в этой абсолютной новой ситуации — сначала полюбить, а потом встретиться.
Вот почему я сижу в этом кафе, в глубине, подальше от больших окон. Я пришел намного раньше, но не по расчету и даже не для того, чтобы избежать фатальной невежливости — опоздать на первое свидание, нет — скорее, из-за нетерпения, думая, что, опередив время, я увижу ее издали и больше ее разгадаю. Мне даже приходится признаться себе, что в какой-то момент я подумал: сидя подальше, в глубине, у меня будет возможность уйти, если вдруг… Ужасная мысль… Нет, я заранее знаю, что мы понравимся друг другу, что дверь откроется точно в назначенный час и она появится в отблеске света между двумя створками двери; терраса расположена на южной стороне, и сначала это помешает мне разглядеть ее как следует; она войдет в ослепительном ореоле солнца, потому что эта женщина — не просто кто-то; сначала я увижу ее плечи, затем почувствую аромат, исходящий от мохера; эта женщина, сама не подозревая того, отомстит за нетактичность других — всех тех равнодушных, которые так и не сумели меня рассмотреть; эта женщина — моя компенсация за тех, кто прошел мимо меня, за незнакомок, не замечавших или пренебрегавших; да, это так, в какой-то момент в жизни должна случиться наконец счастливая встреча — в ответ на все часы, растраченные на мелькавшие вдалеке силуэты; но на этот, на этот раз женщина тихо остановится — женщина, вышедшая из неосязаемого мира, женщина, которая направится прямо ко мне… Это она, вот она, я ее вижу, это она, я это чувствую, я в этом уверен, чем ближе она подходит, тем больше это она… Она почти уже здесь, она не ищет меня взглядом, но узнает тут же, у нее на губах приличествующая случаю улыбка, немного недоверчивая. И я сразу же отмечаю, что она не из тех, на кого бы я оглянулся на улице, это точно. Это только в фильмах мужчины встречают женщин гораздо красивее себя, впрочем, с чего бы это? И с чего бы мне вдруг встретилось одно из великолепных созданий? Я некрасив и даже отдаленно не напоминаю какого-нибудь актера, это точно; я не из тех мужчин, на которых обращают внимание, я заурядный. Описывая себя ей, я немного схитрил — нет, метр восемьдесят и восемьдесят
Ну, хорошо, раз уж мы здесь, надо же сказать что-нибудь, обязательно сделать два-три комментария о встрече — именно в тот момент, когда она уже начинает действовать нам на нервы; и мы начинаем говорить о себе уже с позиции разочарования, мы больше приближаемся к реальности и меньше стараемся набить себе цену; теперь, когда мы говорим о себе, мы находимся в сфере осязаемого, а не иллюзорного образа, который хочешь создать о себе.
Начинаем все сначала. Что касается работы, все оказалось правдой — у нас действительно она есть, хотя не столь значительная и скромно оплачиваемая, что же до путешествий, которые мы в письмах обещали совершить, что же до всех этих безумных гулянок, о которых рассказывали друг другу, о выходных в Гренаде или Танжере, о неделе на Антилах, — мы понимаем, что даже если бы мы друг другу понравились, даже если бы искренне друг другом увлеклись, мы никогда бы их не совершили, хотя бы потому, что у меня нет на это средств, а она признается, что боится летать на самолете.
Что мы ищем в жизни? Нам не так нужен восторг, который испытывали открыватели новых континентов, — нет, мы ищем родственную душу, и чего мы хотим в глубине души, так это спокойствия, чтобы был кто-то рядом по вечерам, когда мы возвращаемся, чтобы этот кто-то подходил нам, как удобная одежда, чтобы он возился здесь весь день, ожидая нас; мы хотим искупить вину за чувство заброшенности, мы хотим любить, чтобы чувствовать себя не такими одинокими.
…Но это не значит, что можно вот так выйти под ручку с тем, кто не нравится! Потому что надо признать, что она и я, в этот момент мы чувствуем, что не нравимся друг другу, — это совершенно очевидно, как нельзя скрыть все эти осколки, которые разочарование разбросало вокруг нас. Мы опускаем лица в большие чашки, вдыхаем аромат шоколада и ненадолго возвращаемся в детство; тонкий аромат щекочет нам нос и призывает быть благоразумным, обещает, что все пройдет хорошо. В конце концов, мы вместе пережили разочарование, это уже что-то — почти фундамент или, скажем, разделенный опыт. И лучше иметь это, чем снова остаться одному в декабрьский вечер, который уже наступает, и я предлагаю ей поужинать, потому что с самого начала было задумано встретиться днем в кафе, а затем, если все пройдет хорошо, протянуть время и поужинать вместе. Неподалеку есть небольшой ресторанчик, и я уже продумал стратегию влюбленного мужчины, которым я должен был быть в этот момент. На всякий случай три дня назад я заказал именно этот столик у окна, чтобы вид открывался не так на Париж, как на эту улицу. Мы изучаем меню, не безумствуем, но и не раздумывая соглашаемся на аперитив, делаем правильный выбор, не заботимся о том, что подумает другой, не заботимся о том, чем будет пахнуть наше дыхание и какие будут пищеварительные последствия. Так же, не шикуя, выбираем вино — обычное красное вино долины Луары, как будто весь этот вечер и должен протекать так же спокойно, как эта река.
Постепенно разговор становится откровенным, мы говорим о своих неудачах, провалах, делимся опытом, поскольку любовь уже кажется невозможной, мы ведем себя как раненые животные, понимаем, что боль другого тоже велика, это немного утешает каждого из нас — чувствуешь себя не таким одиноким в своем одиночестве. Ей уже встречались хитрые мужчины, которые под видом большой любви назначали свидание с единственной целью переспать. Раз или два она на это пошла — она признавалась в этом без особого чувства вины, делилась со мной, как делятся со старым приятелем, ни секунды не опасаясь, что я могу ревновать; и вот уже она рассказывает мне о мужчине, с которым спала совсем недавно, без всяких иллюзий. Я не могу рассказать ей ничего подобного, никогда ни одна женщина не назначала мне свидания с тайной мыслью затянуть к себе в постель, этого со мной не случалось. Впрочем, до сих пор я не встречался с женщинами вслепую через Интернет. Только с ней. Однако она меня уверяет, что это легко, что мужчины легко находят там женщин и некоторые ведут счет на десятки. Чего-то я, видно, не понимаю.
Вторая бутылка вина раскрепощает нас еще больше. В этот вечер в ресторане мало посетителей, почти нет машин на улице. Все как будто подстроено нарочно — через неделю Рождество, и наш неудачный любовный ужин выглядит еще более нелепым накануне этого большого семейного праздника. Надо хоть как-то избежать неприличия, хоть что-то спасти, это же святотатство — встретиться на пороге великого христианского праздника, и еще большее неприличие — встретиться просто так. Не хватает только, чтобы мы заговорили, что надо заняться любовью, переспать. Впрочем, кроме дюжины улиток, которых каждый из нас поглотил, ничто уже не мешает нам сблизиться, все условности соблюдены. Я всегда замечал, что к инициативе с моей стороны часто относятся плохо — если это исходит от меня, то чаще всего ни к чему не приводит. На этот раз она берет мою руку движением, пришедшим издалека, из изгиба реки Луары, из Сансера, из тех вод. На минуту, как в свете вспышки, я ощущаю себя негодяем, подпоившим женщину, чтобы сорвать у нее улыбку. Не знаю, что думать о себе, еще меньше — что думать о ней, и надо признаться, что я порядочно выпил. Я смотрю на свою руку в ее руке — она как хомячок в руке маленькой девочки, и я не знаю, что она там делает. В душевном порыве, полууставшая, полуотчаявшаяся, она берет мою руку и проводит ею по своему лицу, как будто это ее рука. Я вижу в этом полное фиаско, сигнал того, что парусник вот-вот разобьется, что ему нужно куда-то прибиться на ночь, а я здесь, и я случайно живу поблизости, значит, можно туда пойти, там свет, но его как раз и не надо зажигать, и можно найти забытье, чтобы все смешалось, чтобы забыть ужасное разочарование, что встреча не состоялась…