Мы отдаемся друг другу, даже не раздевшись полностью, в темноте мы не видим друг друга, мы снова погружаемся в те образы, которые возникли из наших слов, и желание возникает из безумной надежды, которую мы в них вкладывали; мы отдаемся друг другу порывисто, мы крутим друг друга, кусаем, набрасываемся, как на еду после слишком долгой диеты, — это реванш побежденных, мы позволяем себе все, нимало не заботясь о том, как мы это делаем; иногда мы причиняем друг другу боль, пробуя все — от изощренных положений до самых простых; мы не боимся разочаровать — да, это так, в этот вечер мы позволяем себе все, не дарим себе то благо, которое не смогли обрести, в конце концов, жизнь надо взять как реванш, украсть, как победу. Будущее покажет, какими окажутся наши следующие послания, и даже если с завтрашнего дня мы больше не будем писать друг другу, накопленные в течение многих недель слова привели к этому слиянию тел — письма послужили нам для того, чтобы провести вечер, уничтожив всяческую поэзию. Посмотрим. А теперь она уснула, она спит, а я еле сдерживаю желание встать, включить компьютер и написать ей, рассказать обо всем, о нас, спросить, что она об этом думает. У меня желание отправить ей письмо, хотя бы для того, чтобы получить ответ, по крайней мере, ждать его. Мне этого не хватает. Мне не хватает этого ожидания. Да, я сейчас отправлю ей письмо. Мне недостает этого — писать ей, ждать ответа, постоянно проверять почту, мне не хватает маленькой иконки: новые поступления,мне так не хватает моей вечерней записочки. Выходит, любить друг друга — это больше друг другу не писать.
И я отправляю ей небольшое письмо.
Ответит она?
Завтра увидим.
Любовь на расстоянии
Здравствуй, Фанни! Я очень рад нашему знакомству, а теперь и тому, что мы перешли на «ты». Не знал, что ты так любишь кошек, у тебя их даже несколько — целых три, и еще ребенок, но это хорошо, учитывая его возраст; он у тебя, наверное, появился недавно? — я имею в виду ребенка, но я рад за тебя. Как-нибудь
надо поговорить подробнее, что мы делаем в жизни, рассказать все друг другу, но я понимаю, что у тебя много забот со всеми этими кошками, вот уже две взобрались на тебя, лезут на плечо, а из дальней комнаты слышно, как начал хныкать твой малыш — проголодался, наверное. Значит, если тебе это устраивает, увидимся завтра; без проблем, так будет проще, поговорим обо всем завтра, завтра воскресенье, это очень кстати, будет спокойнее. До завтра. Да, извините меня, Барбара, я вас не задержу надолго, я только хотел вам сказать, что у вас такие светлые кудрявые волосы, что это просто парадокс, что вас зовут Барбара. Не знаю почему, но мне всегда казалось, что Барбара обязательно должна быть брюнеткой с гладкими волосами, наверное, это из-за известной певицы, из-за будоражащей атмосферы вокруг нее, из-за ее волнующих песен. Нет, это вовсе не упрек, скорее, комплимент, как вам это сказать, на самом деле я не говорил вам, что вы красивая, только потому, что тогда я поступил бы как все, а именно этого я и не хочу — поступать как все. Я знаю, что у ваших ног куча поклонников, они говорят вам, что вы роскошная блондинка, что у вас красивая прическа. Нет, Барбара, не ждите от меня таких заявлений и поймите: то, что мне больше всего в вас нравится, что меня в вас привлекает, — это ваша манера себя подать, ваше умение сказать так много немногими словами; без лишних слов вы умеете раскрыть себя, показать свою хрупкость, постоянную потребность в поддержке. Вы не представляете, до какой степени все это меня тронуло, понравилось по-настоящему. Видите ли, Барбара, поскольку теперь мы с вами говорим открыто, глаза в глаза, признаюсь, что то, что меня действительно трогает в женщине, — это не ее волосы, тело, манера скрещивать ноги… нет, больше всего в женщине меня трогает ее искреннее желание ощущать дружеское участие, ее незащищенность, ее честное признание: «Вы же видите, я вовсе не такая сильная, как кажусь, я слабая и немного рассеянная…»Вы знаете, я был взволнован до слез, когда перечитал, как вы представляете себя. Нет, не смейтесь, Барбара, я вижу, как вы улыбаетесь в камеру, но это правда. Впрочем, я искренне думаю, что мужчина может ощущать себя по-настоящему мужчиной, только когда он способен кого-то защищать. Да, это может быть своего рода атавизм, но инстинкт покровительства у нас в генах. Во всяком случае, Барбара, я создан именно так, и то, что вы только что расстались с вашим другом, вашим спутником, как вы выразились, то, что вы ищите новую работу, от всего этого вы становитесь еще более беззащитной… но по сути — еще более трогательной и красивой. Послушайте, Барбара, не будем рассказывать друг другу всякие сказки, знайте, что я здесь, рядом, нас разделяют шестьсот километров, но я здесь, и вот доказательство — я вам посылаю поцелуй… вот так. Подставьте щечку… какая милая татуировочка у вас на шейке, а! Это родинка? Извините, так это еще лучше… Скажите, Барбара, вы не собираетесь в ближайшее время приехать в Шалон? Нет? Это не входит в ваши планы? Жаль… Ну ладно, я вас отставляю, Барбара, вам наверняка нужно много чего купить на предстоящую неделю, я знаю, что такое суббота. По субботам у всех масса дел. То, что не успели сделать за неделю, делают в субботу. Ну да, я живу один, но у меня то же самое. Надо организовать свою жизнь, и по субботам я наполняю тележку покупками. Ну, значит, договорились, если вы когда-нибудь окажитесь в Шалоне… Нет, Барбара, только не перепутайте, это Шалон-на-Соне, не в Шампани, Шалон-на-Соне… Договорились, если вы когда-нибудь приедете, то, чтобы отметить это событие, я куплю бутылку шампанского. Да, Барбара, обязательно выпьем по бокалу шампанского, а теперь пока, целую… Боже мой, Фрида, с тех пор как мы общаемся, с тех пор как я смотрю на ваше фото на сайте… спасибо, что прислали мне request[1]…Мы немного потеряли друг друга из виду, это жаль, иногда начинаешь общаться с кем-то, а потом вдруг оп! — он исчезает. Где мы оба были все это время? Я, во всяком случае, вас очень люблю. Куда вы уезжали, где были все это время? Ах, извините, мы уже перешли на «ты»? Очень хорошо. Значит, я тебя не видел уже четыре дня. Скажи, ты сменила веб-камеру? Сразу видно, модель, которая была у тебя раньше, всё округляла, немного давила — теперь-то я могу это сказать, когда у тебя ее больше нет, и когда ты слишком приближалась к объективу, это производило странный эффект — ты выглядела как карп через стекло аквариума… да, я знаю, что карпов не держат в аквариумах, узнаю тебя и твой несносный характер! Да, ты не из тех женщин, которым можно рассказывать всякие глупости, именно это мне и понравилось в тебе, и до сих пор нравятся твоя манера говорить все открыто, твоя прямота, твердость — ты, Фрида, действительно тот тип женщины, о котором я мечтаю. Да, Фрида, я тебе уже это говорил, таких женщин, как ты, трудно найти — с таким темпераментом, таких энергичных, это большая редкость. Обычно в Интернете встречаются только мечтательницы, фантазерки, инфантильные девушки, мечтающие о прекрасном принце, или девушки с кучей проблем — конечно, это все люди немного потерянные в жизни… Представляешь, сколько трудностей. Нет, с тобой, по крайней мере, все ясно. Что? Ну, когда захочешь, я уже тебе сказал. Только лучше бы приехала ты, я тебя уверяю, ты бы увидела, как у меня хорошо, у меня маленький домик в пригороде Шалона, нет, именно на Соне; в моем саду поют птицы, поезд проходит, есть колокольня, здесь почти как в деревне. Да, конечно, знаю, что Рен — это город, хороший город, конечно, я знаю Рен, но поездка туда не входит в мои ближайшие планы, по крайней мере в ближайшие месяцы. Да, конечно, было бы прекрасно увидеться по-настоящему, но давай посмотрим реально: Рен — это совсем другая часть Франции, можно было бы встретиться где-то на полпути, хотя бы в Париже. Почему бы и нет? Можно остановиться в маленькой гостинице, не очень дорогой… Конечно, остановимся в гостинице и проведем выходные, как влюбленная парочка. Что? Как это — «мы для этого недостаточно друг друга знаем»? Ты шутишь? Мы уже общались с тобой раза три. И ты видишь, как я выгляжу, посмотри, ты же видишь меня. Разве у тебя было много знакомых с камерами такого качества, с таким разрешением, поверь, редко найдешь такое изображение. Что? Ты считаешь, что Париж — это не на полпути? И что ты предлагаешь? Лаваль? Ну, тогда уж лучше Ле-Ман. Конечно, гостиница там обойдется дешевле, чем в Париже, и все пребывание тоже, но я не уверен, что Ле-Ман такой уж очаровательный город. Хотя если остановиться в гостинице рядом с вокзалом, то можно обойтись без машины. Что? Фрида, не прерывай так связь, ты же знаешь, что это плохо воспринимается на сайте, могут отметить сомнительное или невежливое поведение. Нет, Фрида, подожди, дай мне подумать, я мог бы сделать усилие, приехать в Рен, но только если остановлюсь у тебя… Фрида, подожди, вернись… Надо же, Иза мне пишет. А кто это, Иза?.. К тому же она называет меня Туану, значит, мы хорошо знакомы, если она знает, как меня в детстве называли родители… Да, Иза, ну конечно же, Иза, добрый вечер, дорогая, извини, добрый день, вот так сюрприз… Ну конечно, я очень рад, что ты со мной связалась. Я немного беспокоился, хотя беспокойство совсем не в моей натуре. Что? Я тебе обещал прислать стихотворение? Знаешь, я сейчас мало общаюсь по Интернету, довольно занят, да и не очень настроен на стихи, у меня период беспокойной прозы. А как ты? Как твоя маленькая семья? Ах да, ты недавно потеряла своего… извини, я забыл, кого… Ну а помимо этого, как вообще жизнь? Ты же мне говорила, что у тебя есть дети? Да, ты права, я сейчас перечитал нашу переписку, ты хотела детей, ты их хочешь, извини, я перепутал. Да нет, я прекрасно знаю, что у тебя нет детей, просто я так выразился, «как поживает твоя семья?» — просто такое выражение. Ну почему ты так к этому отнеслась? Не из-за чего сердиться. Хорошо, до следующего раза, ты права, я пересмотрю свои файлы…
1
Request (англ.) — запрос.
Да, действительно, можно сказать, что Интернет — это большая семья. И это прекрасно. Мы спрашиваем друг у друга новости, не теряем друг друга из виду полностью, вызываем время от времени, и мы все здесь со своими ветреными сердцами, которые разлетаются как листочки по ветру — каждому по листочку, мы растрачиваем себя заранее, что же до любви, до настоящей, это было бы здорово, и если бы не географические трудности, мы виделись бы, виделись бы часто, но Франция такая большая страна, с такими расстояниями, тут уж ничего не поделаешь… Надо же, а вот и Эльза со своими стихами и словами песен, она все мне пишет в стихах, поэтому письма получаются не очень длинными и легко читаются, в рифму читается быстрее, единственная проблема — она живет в Марселе, а я в Шалоне. В том, что на Соне.
Любовь раз в три дня
Мы встречаемся раз в три дня — так решила она, так ее устраивает. Она говорит, что чаще все может быстро надоесть. Однако при каждой встрече она мила и нежна, похоже, что влюблена, по крайней мере мне так кажется, — влюблена раз в три дня. Ее магия в том, что она то здесь, то исчезает, в этом ее сила и власть, и я ничего не могу поделать, это как пытаться удержать волну — вода все равно просочится сквозь пальцы. Каждый раз я предлагаю ей встретиться на следующий день, но она отвечает мне сочувственной улыбкой, почти сердится на то, что я спрашиваю ее об этом, и в утешение гладит меня по щеке. Но ночь, которую мы проводим вместе, — это ночь любви: целая ночь, она засыпает на моем плече, пальцами ног ищет мои ноги, не отрывается от меня, и я ощущаю ее всю. Чаще всего мне совсем не удается заснуть. Правда, я привык спать в постели один, с берушами в ушах, завязав глаза темной повязкой, и, поскольку при ней я этого не делаю, сон ко мне не идет.
Утром
за завтраком она бросает на меня нежные взгляды, ее улыбка обещает, что это на всю жизнь, но как только я прошу снова увидеться вечером, она не отвечает, замыкается, долго крутит ложечку в чашке шоколада, и я чувствую, что она недовольна. После этого мы молча спускаемся по лестнице, проходим по улице до ее скутера, она достает из сумочки маленькое зеркальце, делает непроницаемое лицо, надевает шлем и устремляется куда-то в другое место. Весь день потом я удерживаюсь от желания позвонить ей, но если и звоню, она плохо к этому относится. В любом случае не отвечает. Она энергична, активна, у нее полно друзей, встреч, много обязанностей, насколько я понял, — у нее нет времени, и то время, которое она уделяет мне, это единственное, что она оставляет для себя, и мы проводим его вместе. Я пытаюсь занять место между ее работой и обедами, между ее тайнами и потребностью оставаться одной по вечерам, между тем, что я знаю о ней, и тем, чего не знаю. Не то что она все решает, но именно она задает нашим отношениям ритм и темп, а я только следую за ней. Иногда вечером, когда я никуда не иду и жду, что она позвонит, я представляю ее в этом другом месте. Я не чувствую, что она безразлична, но она далеко, отсутствует, и она решительно не для меня. Вечером следующего дня, обычно поздно, я заранее знаю, что получу ее эсэмэску, забавную и лаконичную, как ироничный всплеск, она меня спросит, как я поживаю, почему не подаю признаков жизни, не забыл ли ее… Не то что она меня поддразнивает, нет, и не манипулирует мною — просто наши отношения следуют ее настроениям, ее намерениям, ее желаниям. Именно так. Мы ведомы ее желаниями. Тогда я ей отвечаю, притворяясь равнодушным, не показывая своей игры, скрывая свой страх улыбкой, но все же даю понять, что очень хочу ее видеть. Как только встреча назначена, обычно на ужин следующего дня, страх начинает нашептывать, что в последний момент она ускользнет, отменит свидание. Собирая остатки гордости, я выбираю какой-нибудь ресторан и предложу встретиться, скажем, в восемь часов, чтобы хоть что-то решить самому. После бесконечных секунд ожидания, опять же через эсэмэс, она мне ответит, что да, согласна пойти туда — почему бы и нет, этот или другой, неплохая мысль, но все же в 21.30. И только тогда я смогу спокойно заснуть с удовлетворением мужчины, получившим согласие женщины; я буду один, но весь остаток вечера буду чувствовать себя почти так же хорошо, как если бы она была здесь, рядом; впрочем, я лягу спать поздно, ведь даже просто ощутить, что мы снова близки, хотя сейчас она не со мной, — это для меня удовольствие, от которого я никогда не устаю. Я лежу в темноте, представляя, как кладу свою голову между ее ног, и даже позволю себе раз двадцать взглянуть на телефон, чтобы проверить, не прислала ли она мне в два часа ночи еще записочку, пару слов, последний знак внимания, — вдруг я что-то пропущу? Но нет, ничего. Неважно. Завтра мы увидимся. Это главное. В отношениях двоих самое главное — это знать, что встреча будет, это базовое данное, условие sine qua non[2] — знать, что мы снова увидимся, а без этого, если этого нет, если нет даже уверенности, что встреча состоится, тогда больше нет ничего, время превращается в ад, и этому нет конца.
2
Sine qua non (лат.) — без чего нет (необходимое условие).
Иногда ночью, могу в этом признаться, я даже засыпаю с телефоном в руке, чтобы сохранять контакт — а вдруг?.. Тихий радующий душу зуммер, сообщающий, что пришла эсэмэс, чистый приятный перелив… Это вовсе не мучение — спать, зажав телефон в кулаке, нет, я считаю это блаженством — держать что-то, что связывает с другим, это лучше, чем безнадежно пустые руки. И одновременно нет ничего ужаснее — ждать телефонного звонка, как ждут Богоявления, пасть так низко, чтобы ловить признаки жизни другого с целью убедиться, что ты сам еще жив. Какое убожество выпрашивать порцию внимания, проходить через все синонимы отчаяния, погружаться в молчание другого, хвататься за волосок…
Но я не хочу рисковать, не хочу пропустить малейшую возможность иметь ее на другом конце виртуального пространства. Вдруг она позвонит в три часа ночи и вдруг спросит, как я себя чувствую, — и я буду счастлив ответить ей. Однажды так уже было: она прислала мне эсэмэску под утро, в половине пятого. Я прочел ее только часов в восемь, когда проснулся. Она мне писала, что пьяна, что слишком много выпила и будет в плохой форме завтра, в воскресенье, когда мы должны были пообедать вместе, в общем, встречу она отменила, но осталось это послание, она даже написала в конце: я тебя люблю,в первый раз она это сказала, это «я тебя люблю»было первым и единственным, никогда она мне этого не писала и не говорила, и я прекрасно помню, я сохранил это сообщение, оно до сих пор у меня среди всех ее эсэмэсок, которые я храню, — все мои жалкие трофеи. То воскресенье было для меня совершенно пустым без нее, но все наполняло это «я тебя люблю», оно звучало весь день, и не только тогда, когда я перечитывал ее послание. Я звонил ей раз пять, но она не ответила. Однако она сказала: «Я тебя люблю»,по крайней мере, написала, хотя и была пьяна, но все же это пришло ей в голову, вырвалось у нее — может быть, именно потому, что была пьяна. В любом случае, это «я тебялюблю» было как кусок хлеба, который я держал во рту, я его смаковал, прежде чем снова перечитать, оно было моей слюной, прежде чем проглотить, это «я тебя люблю».
По сути, она правильно делала, что оставляла меня одного, позволяла мне насладиться отсутствием. Любовь каждый переживает отдельно, любить — это исполнять сольную партию, любовь — это движение внутри себя, любить — это переживать кучу всяких вещей только в себе, любить — это светиться внутренним светом, который зародился от двоих и который всегда здесь, даже если ты один.
Днем того воскресенья я пытался два раза связаться с ней, но она не отвечала, но я не стал посылать ей эсэмэс. Вечером я лег спать, так ничего и не получив от нее. Иногда я воображал другого мужчину, пробовал ревновать, но, хотя у меня скорее натура собственника, на этот раз в глубине души эта мысль мне даже понравилась. Не без некоторого удовольствия я представлял себе, как этот другой проводит дни, как и я, в ожидании того, что она подаст какой-то знак, без конца думает, позвонит она сейчас или нет, должен ли он сам позвонить ей или нет, сделать это или нет, каждые пять минут он смотрит на свой телефон, проверяет, пришло сообщение или нет, в беззвучном режиме, только вибрируя. Даже забавно, если бы этот другой существовал. Да, забавно представлять себе этого беднягу, бедного парня, где-нибудь. Это была бы еще одна живая душа, о которой я мог бы думать, еще один, кто, как и я, разрывался бы между желанием бросить всю эту историю и абсолютной необходимостью ее продолжать.
Да, сегодня вечером я думаю о нем. Если он с ней, тогда все в порядке, время для него летит слишком быстро, но часы эти сладостны, он знает, что она здесь, он ее видит, осязает, он говорит себе, что она существует, снова верит в это, думает о них двоих, еще не зная, что следующее утро уже свернулось где-то здесь в уголке и его тень уже нависает, и она проснется, чтобы уйти, уже будет не здесь, он увидит, как она исчезает, оставив витать сомнение — увидит ли он ее снова или нет, поверь мне. Тогда он выждет немного, прежде чем позвонить ей, он поступит, как я. В первые сутки ему будет хорошо, в первый день и в первую ночь он будет даже думать, что переживает исключительную историю, благодатную. Он рано ляжет спать, мечтая, что, может быть, завтра, кто знает, она позвонит и снова будет с ним. А потом это будет проникать в него, как яд, после двух-трех звонков, на которые она не ответит, он ощутит пустоту, будет думать, что ее больше нет, что он ее потерял, что больше ничего не будет. Вот тогда все это и начнется, он ощутит горький привкус во рту, сидя один в кресле с мобильным телефоном в руке, он пожалеет, что встретил ее, эту женщину, будет больше сердиться на себя, чем на нее, во всем будет упрекать только себя. Но надо притворяться веселым, заряжать себя, как телефон, быть в хорошем настроении, если она вдруг объявится. Хуже всего повести себя как обиженный любовник — ей не понравится, если дать ей понять, что страдаешь, в таких случаях она обрывает, отсекает, со спокойной душой делает больно. Упрекать ее, говорить, что так не может продолжаться, означало бы — и для него, и для меня — оттолкнуть ее, она бы не захотела больше нас видеть — ни его, ни меня. Она не из тех хищниц, которых вид крови только разжигает, она убивает нежными укусами, ранит пустотой, разрывает молчанием. Ничто так не убивает, как отсутствие, — значит, надо быть сильным, не поддаваться ее игре, не ждать ее, не смотреть все время на телефон, на эту техническую игрушку, которая лежит сейчас на моем столе и заряжается, подключенная к сети. Иногда на меня находит желание послать ей эсэмэс, всего четыре слова: «Мне тебя не хватает».Но я удерживаюсь, справляюсь с собой. Или помогаю себе лекарствами, ты ведь знаешь какими — ты, тот, кто, как и я, ждешь, у тебя, конечно, такие же, маленькие привычные пилюли, белые таблеточки, которые делают так, что время не царапает, а сон приходит и окутывает тебя в полночь или в час ночи детской усталостью. Жди этого, ты, кто, как и я, ждешь. Делай как я. Думай, думай обо мне. Давай думай — не так о ней, как обо мне, обо мне, кто говорит тебе, что это и есть любовь, отчаяние, прерываемое чудесными неожиданностями, темнота, пронизанная свечением, любить — это идти вперед, потеряв всякую осторожность, любить — это запрограммировать свой ход в такт другим часам. Любить — это ждать, ты же видишь. Ну что же, подождем ее. Если она это поймет, то будет все время исчезать, подстегивая этим желание. Страх потерять другого бывает особенно сильным, когда ты не обладаешь этим другим по-настоящему.
Делай как я — шарики в уши, повязку на глаза, стакан алкоголя для расслабления, таблетку — и думай обо мне. Ты, кто одинок сегодня вечером, знай, что я здесь.
Ребенка не будет
Конечно, ребенок — это великий замысел, но здесь как повезет, какой стороной повернется случай. С ребенком будет, по крайней мере, ощущение исполненного долга, появится чувство, что ты существуешь и вовне себя, и в первое время ты даже укрепишься в уверенности, что ты что-то создал, почувствуешь себя преображенным, выросшим; ты будешь думать, что ребенок — это лучшее, что ты сделал в жизни, что это может спасти нас от чего-то.