Сколько стоит корона

Коновалова Екатерина Сергеевна

Неплохой вкус у Грейла. Но Майла явно в большем выигрыше -- он получит всего-навсего красотку-жену, а она -- нешуточное состояние и титул миледи. Вернее, они бы получили это все -- не затей Грейл с остальными заговор.

 -- Милорд, он невиновен, я клянусь вам. Неужели у вас нет сердца? Неужели ничто не может заставить вас смягчиться?
– - она начала нервно ломать руки, и Дойл сказал раздраженно:

 -- Вы пока не предложили мне ничего -- только просите.

На лице Майлы удивление сменилось обидой, потом злобой и, наконец, превратилось в в странное торжество.

 --

Милорд Дойл, в вас нет благородства и чести, если вы говорите подобное. Но ради милорда Грейла я готова отдать все. У меня нет денег, чтобы подкупить вас, нет влияния, чтобы угрожать вам. Все, что я могу, предложить, это себя.

Она опустила руки и подняла голову, позволяя ему рассмотреть свое лицо, пышную грудь и тонкий стан. Дойл слышал такие предложения много раз. Дважды даже соглашался на них -- не потому что готов был изменить своему долгу ради ночи с какой-нибудь красоткой, а потому что был уже уверен в невиновности тех, за кого так страстно просили.

Майла была красивее всех, кто когда-либо предлагал ему себя с подобной жертвенной отреченностью. И ничто не мешало ему согласиться -- просто взять то, что так настойчиво предлагалось. Но он не колебался, когда отвечал:

 -- Приберегите себя для жениха, Майла. Или для пылкого любовника, который польстился бы на вашу красоту.

Он не мог бы сказать с уверенностью, почему отказался настолько решительно, но одна мысль об обладании Майлой казалась ему неприятной. Он не желал ее. Как будто все его существо уверилось в том, что на свете существует только одна женщина -- и стремилось к ней.

Оставив девушку на коленях посреди коридора, Дойл продолжил свой путь в подземелья, где его уже ждал отец Рикон, вероятно, пообедавший своим черным хлебом, а в двух удаленных друг от друга камерах сидели Ойстер и Трэнт.

 -- Все готово, милорд, -- сообщил отец Рикон.

И действительно: в красной камере уже стояли обычные стол и стул, горела жаровня. Молчаливый палач в облачении тени раскладывал свои инструменты на втором столе в углу, рядом с писцом -- тоже из теней.

Дойл разместился за пустым столом, по обыкновению пододвинул жаровню ближе к больной ноге и велел:

 -- Приведите Ойстера.

Ждать долго не пришлось. Его ввели почти сразу же -- одетого в приличную одежду, почти чистого, но смертельно бледного и словно бы похудевшего за эти два дня.

 -- Садитесь, милорд Ойстер, -- сказал Дойл светским тоном.

Ойстер сел -- ему дали табурет.

 -- В прошлую нашу встречу вы сообщили мне, что вместе с двенадцатью членами Королевского совета придумали подлейший заговор против своего короля и сюзерена, заключавшийся в том, чтобы убить его и объявить себя регентами при младенце, которого носит под сердцем королева. Я не исказил ваших слов?

Хотя в камере было прохладно, Ойстер заметно вспотел, быстро и судорожно потер свое брюхо, где наверняка осталась тонкая царапина от кинжала Дойла, и пробормотал:

 -- Я был обманут и завлечен. Я не ведал, что делаю.

Дойл взял паузу, словно бы всерьез обдумывая эти нелепости, потом произнес участливо:

 -- Я готов поверить,

что так и есть. Вы, милорд, человек недалекий, живете в развлечениях и потехах. Угрозами или лестью вас могли завлечь в заговор, которому вы никогда не сочувствовали душой.

В глазах Ойстера засветилась бешеная, сумасшедшая надежда, кажется, он готов был, подражая Майле, броситься на колени, да еще и целовать Дойлу руки. Дойл продолжил:

 -- Но те, кто вовлекли вас в этот заговор, не признают своей вины и называют зачинщиком вас одного.

Он затрясся.

 -- Знаете, что это значит? Если никто из них так и не признается...

Дойл поднялся со своего места, подошел к Ойстеру и повторил ему те слова, которые так точно подобрал Рикон. О скопстве и карах и наградах Всевышнего. Потом добавил:

 -- Если же мы найдем истинного виновника заговора, то вы, милорд Ойстер, хоть и не получите прощения, но, вероятно, сохраните жизнь. Избегните мучений и позора.

 -- Они должны признаться, -- прошептал он в панике.
– - Они говорили... Они задумали это. Я бы взглянул им в глаза и заставил бы признаться!

Дойл довольно кивнул:

 -- Вы получите такую возможность. И совсем скоро, -- а потом крикнул: -- приведите милорда Трэнта.

Глава 18

К полуночи пришлось прерваться -- Дойл велел развести лающихся лордов как можно дальше друг от друга, приказал писарю подготовить до утра все бумаги о сегодняшних допросах и, накинув темный плащ с глубоким капюшоном, отправился к каналам, где его поджидал Шило. Тени неслышно двигались рядом.

 -- Высокий лорд, -- вор преклонил колено и прижался, по обыкновению, губами к руке Дойла.
– - Город неспокоен, он полнится слухами. Болтают, -- он клацнул зубами, в поисках нужного слова, -- говорят, какой-то колдунишка на Рыбном рынке совсем страх потерял. Болтают, будто ему пора вырвать его мерзкий язык и засунуть...
– - Шило сплюнул на землю, видимо, не желая при Дойле говорить, куда именно должен быть засунут язык.
– - Завтра светлый день Очищения. Всевышний наказал очищаться от грязи, падали всякой. Людишки хотят его тоже того -- очистить. А он вам, может, понадобится, высокий лорд.

 -- Наверняка понадобится, -- кивнул Дойл. Занимаясь милордами, он ни на минуту не забывал о ведьмах. Кем бы ни был этот колдун, он может что-то знать.
– - Где его будут очищать?

 -- Так на Рыбном и будут. С утра, после торгов.

Дойл протянул Шилу несколько монет, которые тот принял с еще одним почтительным поклоном и, пятясь, растворился в ночной темноте.

Дойл вернулся в замок и упал на постель совершенно без сил, давая себе слово, что, когда милорды и ведьмы не будут угрожать Эйриху, обязательно позволит себе проспать так долго, как только сумеет. Он почти не чувствовал, как Джил снимает с него одежду и набрасывает одеяло, провалившись в густой, болезненно-короткий сон, который окончился слишком рано.