Сколько стоит песня (Рассказы)
Шрифт:
— Привет! — поздоровалась Ирина и перепрыгнула лужу у крыльца. — Чем залюбовался?
Алексей кивнул в небо.
— Нам бы такой дорожкой пройтись, а?
— В сапогах? — спросила Ирина.
— Н-да. Что ж, спустимся на землю… Куда пойдем?
— Куда глаза глядят.
Они взялись за руки и пошли по Демидовской. Их провожали любопытные взгляды из окон.
Ирина проговорила:
— Ты заметил, что здешние жители признают деревья только в виде дров?
Стены домов щетинились поленницами. Зима кончалась, но поленницы высились, как крепости. На улице не было
Алексей ответил:
— Хочешь в лес?
В лесу еще держался снег, он был тяжел и сочен и у земли напоен водой. За Ириной и Алексеем оставались глубокие следы, в них сразу набиралась талая вода.
Деревья еще спали. В ветвях старой ели едва слышно постукивала лесная капель. Лес был пронизан солнцем.
— Давай постоим немного, — сказал Алексеи.
Они остановились и ждали несколько минут. Качнулась ветка ели. Рыжая белка перебралась поближе к солнцу. И опять надолго установилась тишина. Неожиданно сверху раздалась короткая песня синицы. И это было так, как будто зазвенел разбуженный солнцем голубой воздух.
Лицо Ирины сделалось мягче, холодновато-серые глаза осветились. Она протянула Алексею руку и проговорила:
— Хорошо с тобой. Мне всегда хорошо с тобой.
Они пошли дальше. Ирина сказала:
— Скоро кончатся наши три года после института. И мы будем свободны, как птицы. Да, Алешка? В последний день распишемся и сразу уедем в Свердловск. Отец ждет нас. Он отличный человек, вы будете друзьями. Через два месяца… Неужели и они пройдут? Не могу дождаться!
— Я тоже, Иринка. Хотя немного жаль бросать нашу школу, уже привык.
— Везде те же школы и те же дети… Знал бы ты, как надоел мне этот грязный город!
— Да, грязноват… Но не ругай его особенно: мы здесь встретились.
— Мы бы везде встретились…
— Иринка, закрой глаза и дай руку!
Ирина послушно остановилась. На ее ладонь лег холодный подснежник.
Пыльная жара висела над городом. На севере небо закоптилось жирным заводским дымом. Ирина и Алексей сидели на горячей каменной глыбе на вершине горы. Тонкие брови Ирины хмурились, глаза отсвечивали стальным блеском.
— Ну, пойми же, — говорил ей Алексей, — не могу я так уехать!
— Раньше ты соглашался, — иронически напомнила Ирина.
— Не сразу все поймешь, Иринка.
— Тебе что-нибудь сказал директор?
— Нет… Никто ничего не говорил. Все давно знают, что мы работаем последние дни и уезжаем. По-моему, ребята из десятого Б готовят нам подарок, а Борька грустно посматривает на рысью шкуру. Вот увидишь, преподнесет ее нам. Бедный Борис, какая жертва с его стороны — не каждый охотник может похвастаться убитой рысью… Ну, черт знает — не могу я уехать! Не отпускает меня этот городишко — вроде и смотреть не на что, а пристал к душе, отрывать больно… Леса-то какие кругом… Но и не в этом дело. Да, да, не в этом… Все эти дни меня преследует чувство, что я не сделал здесь чего-то важного.
— А я? Обо мне ты не хочешь думать?
— Ты тоже должна остаться.
— Здесь?! Пусть сначала заасфальтируют улицы!
Алексей вздохнул.
— Видишь ли… Я понял
— Все это слова, Алешка… Слова для учеников.
— Нет, это сущность. Если хочешь — призвание.
— Мы стали и говорить и думать по-разному. Отчего это, Алексей? — спросила Ирина и добавила с неожиданным раздражением: — Может, хватит сидеть на этой горе?
Они молча спустились в город. На площади Ирина сказала:
— Посмотри — памятник великому человеку подпирают пожарные гаражи. И это в самом центре!
Алексей кивнул, соглашаясь. С усмешкой, в которой перемешались ирония и досада, посмотрел вокруг. Ирина была права, городок выглядел захолустным. И этот же город на весь мир славится своей сталью. Впрочем, Ирину сталь не интересует.
Около трамвайной остановки дородная продавщица выкрикивала:
— Беляши! Беляшочки! Горяченькие!
Ирина тягостно молчала. Алексей предложил:
— Купим?
Но Ирина купила мороженое. Она развернула бумажку и рассмеялась. Алексей взглянул вопросительно.
— Подержи, пожалуйста, — протянула ему мороженое Ирина. Отдала и не торопилась взять обратно. Шла, стройная и слишком изящная. И чужая тому, что окружало ее здесь.
— Оно же тает, — забеспокоился Алексей. — Ешь!
Ирина покачала головой:
— Не могу. Оно завернуто только в бумагу, вафель там нет. Я не хочу портить платье.
— Что же я должен с ним делать?
— Выброси.
Но выбросить было некуда, улица не имела мусорных ящиков. Ирина сухо засмеялась. Алексей покраснел.
— Наглядная агитация? — спросил он.
— А почему бы и нет? — ответила Ирина. — Убедись, как эти мелочи портят людям кровь. И в конце концов это не мелочи. Если в городе двести тысяч жителей и ни одного молодежного кафе, — это не мелочь!.. Если в этом городе театр не имеет концертного рояля, — это не мелочь!.. Три года из своей жизни мы оставляем здесь, Алексей, и мое желание жить по-человечески законно. Я не хочу больше ходить в сапогах. Не хочу выслушивать от продавцов грубости. Я хочу бывать на хороших концертах, потому что меня, к несчастью, научили любить искусство и красоту… Или лучше я поеду на какую-нибудь стройку — там я буду понимать, что переношу лишения во имя будущего. А во имя чего — здесь?.. Даже часов во всем городе не сыщешь! На вокзале есть одни, но стоят с прошлого года… Зато все согласны с тем, что современный человек должен жить в культурной обстановке!
— Культуру тоже делают люди, — тихо возразил Алексей, с горечью думая о том, что за внешней правдой ее слов кроется что-то нечестное. И потому, что это нечестное вдруг оказалось в Ирине, думать об этом было невыносимо, и он внутренне отворачивался от этого и сосредоточивал свою боль на мысли о разлуке, которая теперь представлялась неизбежной.
— А по-моему, здесь не делают культуры, — говорила Ирина. — Неужели ты действительно остаешься в этой дыре?
— Я потому и хочу остаться, чтобы город больше не называли «дырой».