Сколько ты стоишь?
Шрифт:
Голова у него, значит, трещит… Интересно, от чего? От мозговыносительного секса с молодухой, может?
Варю затошнило. И от злости на себя, и от обиды на Илью. А уж когда она представила их с Наташей вместе…
Господи, за что же ей это, а?!
Голова у Ильи раскалывалась примерно с того момента, как они с Наташей приехали в больницу.
Больницы он с семнадцати лет не любил. Эти коридоры, характерный запах и общая атмосфера какой-то безысходности навевали на Берестова
Девочка, как оказалось, действительно выросла в цветнике — мама, бабушка, старшая сестра, опекавшая Наташу похлеще фюрера. Из всех этих женщин она больше всего любила бабушку, которую с утра отвезли по скорой в больницу с инфарктом.
Всю дорогу до больницы девчонка тряслась и плакала, Берестов утешал её, как мог. Уже тогда он почувствовал, как что-то сжимает виски, а стоило им приехать…
Три рыдающие женщины на одного Илью — это, пожалуй, слишком. Хотя он очень им сочувствовал, принёс воды, отдал Наташе свой платок. И только хотел уйти, как выяснилось, что бабушка умерла во время операции.
Последовал новый поток слёз и рыданий, и Илья решил ещё немного задержаться, пока схлынет первое горе. Сидел в коридоре почти в обнимку со своей плачущей помощницей и чувствовал себя святым.
Но потом всё-таки сдал на руки родственникам окончательно, обещал поговорить с Юрьевским насчёт отпуска за Наташин счёт, и наконец уехал.
Настроение было отвратительным, и даже Варя его не улучшила, тем более что выглядела она мрачной и злой. Но у Ильи не было никакого желания выяснять отношения, особенно после подобного «восхитительного» дня.
Однако, по-видимому, это желание имелось у Вари…
— Может, тебе массаж сделать? — спросила она с абсолютно не свойственным ей агрессивным ехидством. — Ты, как я понимаю, любитель. Или тебе уже сделали?
Илья как раз выруливал на проспект, и чуть было не нажал на тормоз от неожиданности.
— Ты о чём? — спросил он, нахмурившись.
— Ну как. Четырёх-то часов должно было хватить вам с ней на «массаж»? Или она настолько ненасытна?
— Кто? — Илья поначалу отказывался верить в то, что правильно понял слова Вари.
— Наташа твоя.
— Она не моя.
— Ну конечно. Ты думаешь, я ничего не вижу?!
У Берестова от злости в глазах туман поплыл. Так, надо остановить машину, а то он сейчас во что-нибудь врежется.
Илья, с трудом сдерживаясь, остановился на обочине дороги и только тогда повернулся к Варе.
Лицо у девушки было не то, что красное — багровое, в глазах дрожали слёзы обиды.
— И что ты видишь? — поинтересовался Берестов, немного смягчаясь.
— А сам не догадываешься? — съязвила Варя.
— Нет.
— Да влюблена она в тебя по уши. Смотрит, открыв рот, а ты и рад стараться, да?! Уехал куда-то сегодня с ней на четыре часа!! И какой лапши ты навешал
Илья сжал зубы.
— Варя, перестань нести бред. У Наташиной бабушки был инфаркт. Я отвёз девочку в больницу.
— Девочку! — передразнила его Варя. — Вот как ты заговорил!
— А она кто, по-твоему? Девчонка совсем.
— Девчонка, ну конечно. С такой-то грудью!
— Да при чём здесь её грудь?! — вспылил Илья. — Ты слышала, что я сказал?!
— Слышала. Бабушка, больница… Это она придумала или ты сам?!
— Варя!
— Что?! Ну, бабушка! Ну, инфаркт! На такси нельзя было доехать?!
— Можно.
— И чего ж тогда…
— Трясло её всю, — процедил Берестов, чувствуя, что начинает терять терпение. Ну что за бред! — Я её отвёл к Максиму, хотел, чтобы он ей коньяка немного дал, у него бар в кабинете есть. Ты же знаешь Юрьевского, он сразу сказал, что Наташу одну никуда отпускать нельзя в таком состоянии, и попросил меня её отвезти.
— Ещё и Макса приплёл! — фыркнула Варя, и Берестов не выдержал.
— Дура! — заорал он и хрястнул ладонью по рулю так, что наверняка все пальцы себе отбил. — Что за хрень у тебя в голове?! Видит она. Да ни х** ты не видишь. Я тебя люблю!!! Тебя одну!!! И никто мне больше не нужен, ни Наташи, ни Маши, никто. Только ты!
Илья хотел поцеловать Варю, но она словно ничего не слышала. Отбивалась от него руками, чуть не попав Берестову в глаз, и плакала, задыхаясь. Испугалась?..
Илья неуверенно отодвинулся, не понимая, в чём дело, но когда Варя, вытерев слёзы и в последний раз всхлипнув, вывалилась из машины и побежала прочь, понял, в чём.
Она впервые видела Илью в гневе. В настоящем гневе, срывающем крышу. И испугалась — его крика, бешеных глаз, удара ладонью по рулю.
Да уж, Берестов. Наверное, этот страх всегда будет жить в ней, что бы вы ни делали. Подсознательно Варя всегда будет ждать насилия с его стороны.
Мерзко, как же мерзко…
Какое-то время она шла, не разбирая дороги — как тогда, после изнасилования, и плакала от страха и злости на себя.
Как такое может быть? Как можно одновременно бояться до ужаса — и любить до ужаса? Понимая, что бояться-то нечего, а любить есть за что.
Илья правильно сказал — она дура. И не надо оправдываться, придумывать, обвинять кого-то другого, только не себя. На этот раз она сама виновата.
Варя поняла это почти сразу, как выскочила из машины Берестова. Его слова «Я тебя люблю! Тебя одну!» — что-то переломили в ней, переключили сознание с бесполезного гнева на рассуждения.
Неужели правда?
Правда. Конечно, правда! И прав Илья, крича, что ни х** она не видит. Смотрит — и не видит. Как можно было не рассмотреть отношение Берестова к ней? Как можно было называть его жалостью? Жалость — это совсем другое.