Скользящие души, или Сказки Шварцвальда
Шрифт:
Борис Михайлович ответил не сразу.
— Я думал, что удивить меня уже невозможно. Заманчивый пасьянс у вас складывается, однако…
Скользящие души. Последняя из рода
«Почему эту ерунду надо обсуждать именно сейчас, на утренней летучке? Почему пять условных минут на общий сбор и ритуальное повторение политики партии всегда затягиваются на добрых полчаса?
Неужели Любочка не могла потом отчитаться за нехватку канцелярских принадлежностей, а старшая медсестра — за перерасход перевязочных средств? Действительно, куда
Во время утреннего совещания Маша периодически отключалась, безуспешно массируя по очереди то мочки ушей, то волшебную точку между большим и указательным пальцем. Врут китайцы, акупунктурная подзарядка частенько дает сбой.
Она боялась думать о том, что происходит с ней последние недели, и тем более опасалась классифицировать симптомы.
Не дающая покоя теория, что сумасшествие заразно, преследовала, не давая покоя ни днем ни ночью. Особенно ночью.
Все началось с исповеди новой пациентки и продолжается до сих пор с небольшой передышкой на пару мертвых ночей, когда разум милостиво не допускал к ней видений. Маша запуталась в повторяющемся кошмаре, который каждую ночь, подобно квесту, дарил намек на разгадку, подкидывал подсказки и шаг за шагом приближал ее к финалу. Вот только к какому? Оказаться на соседней койке с Викторией? Впрочем, почему бы и нет, уютная палата, возможность выспаться, а заодно и выслушать пару пояснений.
Именно о пояснениях мечтала Мария Сергеевна, заканчивая утренний осмотр. Больную Лазареву она оставила на финал. Постучав в ее палату, осторожно открыла дверь и, стараясь не шуметь, вошла.
Виктория спала сном младенца, счастливо улыбаясь утренним грезам и не реагируя на солнечного зайчика, играющего в салки с тенью от дерева на ее кровати. Позавидовав беззаботному сну пациентки и решив не мешать, доктор собиралась было покинуть палату, как услышала тихий голос, невнятный, сонный:
— Зачем ты это делаешь? Где ты?
В кармане Маши тихо завибрировал мобильник. Она поспешно вышла в предбанник и нажала отбой. Но Виктория уже проснулась.
— Мария Сергеевна, извините, проспала обход. Проходите, сейчас я вернусь.
Слово «вернусь» прозвучало обыденно, будто Вика делала привычный шаг между сном и реальностью так же легко, как между коридором клиники и собственной палатой.
Пока пациентка умывалась, Маша пыталась сосредоточиться на вопросах, которые полагалось задать намного раньше, но не хватало духу.
Посвежевшая, пахнущая дорогим тоником Виктория улыбалась. Ощущение счастья моментально передалось посетительнице, и она бодро выпрямилась в кресле.
— И давно это с вами, доктор?
Маша уже перестала удивляться факту, что Виктории не требовались вступления.
— Я ждала признания еще неделю назад, но вашему упорству можно позавидовать. Так когда все началось?
— В ту же ночь, — выдохнула Маша, понимая, что именно так общаются между собой умалишенные.
— Она приходит и молчит или уже вступила в контакт?
— Кто приходит? Вика, я никого не вижу! Точнее, вижу один и тот же изматывающий кошмар. Словно сижу в темном подвале, в который через окно, плотно заколоченное досками, проникают тонкие лучи света. Но ощущение темноты — не самое страшное. Хуже
— Ну что же, все когда-то бывает впервые. Не обижайтесь. Лучше поведайте детали видения. И поменьше эмоций, эмоции нужны для еды, а вот детали — это подсказки лично вам.
— Какие детали? Размер подвала? Время года? Не знаю. Пожалуй, единственная деталь: он все время зовет меня по имени — Анна… И просит покаяться.
И еще волосы, длинные, черные — комок, смешанный с кривыми иглами, который я, давясь, пытаюсь вытащить из своего рта, но мне это никак не удается.
Маша в недоумении взглянула на собеседницу в надежде получить ответ, но ее взгляд натолкнулся на пустое кресло. Женщина стояла в дальнем углу палаты напротив окна, подставив лицо последним лучам осеннего солнца.
— Маш, — внезапно прозвучал ее тихий голос, — он нашел меня. Сначала я испугалась, рассказала Ирине, глупая, а сейчас жду не дождусь каждого его появления. Правда, он всегда молчит, не решается приблизиться. Если бы можно было не просыпаться…
Несколько минут в палате царила абсолютная тишина. Потом Виктория вернулась, по-кошачьи грациозно потянулась и села в незаметно покинутое кресло, сложив ноги по-турецки.
— Ее имя — Анна Мария Кляйнфогель, она уроженка Шварцвальда, дочь Кристины, изгнанной из родных мест по обвинению в ворожбе. Несчастная, беременная от собственного палача женщина, казненная в канун Пасхи на городской площади в затерянной швейцарской деревне в конце восемнадцатого века.
Вы — ее далекий потомок, родившийся у ее старшей дочери Анны, которую после казни приютили и сберегли у себя добрые самаритяне, не подхватившие суеверную заразу.
Каков пасьянс, Марья Сергеевна? Зов крови! А, Маленькая Птичка?!
Виктория была в отличном настроении, она искрилась счастьем, что, как правило, бывает характерно для ухудшения состояния, нарушения стабильности.
Стараясь не думать о печальном — об ответственности врача, — Маша перешагнула порог в неведомое:
— Виктория, умоляю, скажите, что ей надо… Я не понимаю… И почему вы меня так называете?
— Давай договоримся так. Ты берешь себя в руки, слушаешь и не перебиваешь, как бы ни хотелось. Просто веришь, как верила в детстве маме, читающей сказки и обещающей, что добро победит. Веришь, как любимой учительнице, доказывающей, что в ученье свет, а неученых тьма, веришь безусловно. Или могу выхлопотать у Сергея Михайловича импортную кровать с удобным ортопедическим матрасом. Будем по-соседски ходить друг другу в гости и обмениваться призраками. Согласна? Или нет?
Дай мне возможность объясниться. Там, за порогом палаты, — твой мир, а здесь — МОЙ, и, по всей видимости, — один-ноль в пользу зеленых человечков. Твоя реальность проигрывает, трещит по швам… и молит о помощи.