Скользящие души, или Сказки Шварцвальда

Граменицкая Елена Владимировна

— Она мне прошептала свое имя, а другие молчали, — произнесла девочка, стыдливо потупив глаза. — Хотите, скажу, как ее зовут?

— Нет. Что ты! Никому и никогда не говори имя своей куклы, иначе она перестанет быть твоей и сделается обычной тряпицей. Запомни мои слова, Птичка!

— Никому не говорить имя? А почему? Почему нельзя называть имя, что такого страшного произойдет?

Регина погладила девочку по светлым кудряшкам, полностью подсохшим и развевающимся на солнце.

— Ничего страшного, только ты потеряешь главное. Эта кукла будет тебе настоящей подругой, которой не было, защитницей, собеседницей,

но при условии, что никто из людей никогда не узнает ее имени и не услышит, как ты с ней разговариваешь. Скажи мне, Маленькая Птичка, ты часто слышишь странные голоса?

— Голоса?

— Ты видишь или слышишь что-то, чего не видят и не слышат твои сестры или взрослые люди вокруг?

— Да, но только они мне не верят! Я сколько раз говорила им, что в чулане живет Старик, а в доме под притолокой — красавец-Модник, играющий на маленькой скрипочке. В последний раз поделом досталось от них гадкому Густаву, он-то больше других мне не верил и издевался!

— Та-ак… — протянула Регина. — И что же натворили твои приятели?

— Они наставили Густаву шишек! Столько, сколько их на этой сосне! Он надолго меня запомнит и не будет больше издеваться!

— Как бы не так, глупая девочка. Теперь ты его еще больше разозлила, и взбучки тебе не миновать. Ладно, пришло время охладить его пыл. Настал мой черед вмешаться. Не бойся, больше ничего худого этот злобный тролль тебе не сделает, — Регина цепко взглянула в глаза девочки и взяла ее мягкие ручонки в свои. — А теперь ты мне тоже пообещай, Маленькая Птичка, крепко-накрепко пообещай. Повторяй за мной слово в слово:

«Я, Кристина Кляйнфогель, дочь Вильгельма и Иоланты, клянусь Черной Регине, а еще бегущим водам горного ручья, шумящим соснам и елям, растущим траве и цветам, поющим птицам и рыскающим тварям лесным, что никто из рода людского не узнает моей тайны. Что слышу я голоса, вижу неведомых существ и вступаю с ними в беседы. Стоит нарушить слово, грозит мне суровая кара, ибо гореть мне тогда в огне».

Да, моя девочка, повторяй до конца: «…ибо гореть мне в огне. Потому что я рождена ведьмой и принята на свет руками другой ведьмы. Услышьте слова моей клятвы, Лес и Ручей, Птицы и Звери, Трава и Цветы. Бог и Богиня, примите меня под защиту, помогите избежать зла людского. Да будет так».

Не отводя взгляда от черных, как ночь, глаз Регины, девочка слово в слово повторила странную и непонятную ей клятву, и лишь произнеся последнюю фразу — просьбу о защите, — испуганно сглотнула. Во рту у нее пересохло от волнения. Она быстро оглянулась по сторонам, боясь, что кто-то мог услышать ее, но нет, они были одни, и лишь легкий порыв теплого весеннего ветерка прошелестел по изумрудной траве, качнул еловые ветви, пробежался мягкой рябью по поверхности ручья и унес вдаль слова только что произнесенного обета.

Черный Лес тихо вздохнул в ответ, приняв обещанное и даровав испрошенное, а потом опять наступила звенящая тишина.

— Вот и все, малышка, забирай мой подарок и помни о сказанном. Будет скучно или грустно на душе — согрей кулон в руках и поговори со своей новой подружкой. А мне пора в путь, в Марцелль, на ярмарку, продавать своих красавиц таким, как ты, умненьким девочкам. Прощай.

Регина наклонилась и нежно поцеловала девочку в лоб.

Прошло несколько лет…

Кристине впервые предстояло отправиться

в Марцелль одной. Пешком через лес. Время подошло, девочка подросла. Вильгельм скрепя сердце уступил ее просьбе и отпустил в соседний город.

— Отец, мне уже пятнадцать, что со мной может произойти, сами подумайте. Сколько раз мы были в Марцелле, приезжали на Пасху и Вознесение, на рождественские ярмарки, я знаю там каждый дом, каждую ремесленную лавку. В лесу не ступлю в сторону от обоза, обещаю.

Вильгельм грустно смотрел на Кристину. Как быстро прошло время! Пятнадцать лет пролетели незаметно, и она превратилась в необычайно привлекательную девушку с белокурыми волосами и глазами, сверкающими словно лесные озера.

Как она похожа сейчас на его любимую Иоланту, на ту, которую давным-давно он повстречал в Бамберге, навеки простившись с разумом.

Все, что от нее осталось, — Кристина, родившаяся ценой жизни любимой жены. Ненависть к ребенку с годами притупилась. Все-таки родная кровь.

Время пришло, маленькой птичке пора было вылетать из гнезда. Да спасет ее Пресвятая Дева от нечаянных опасностей и бед!

Дав последние наставления и написав несколько строк знакомому трактирщику, Вильгельм вручил дочери деньги на покупку канифоли и эмалей, перекрестил на прощанье и сказал:

— Слушай меня внимательно. Если все успеешь купить засветло, то постарайся найти кого-нибудь из Фогельбаха, знаю, что наш кузнец вместе с сыном отправился в город пару дней назад, лавочница Гертруда должна везти галантерейные товары из Фрайбурга, она может заночевать в Марцелле, найди их, не возвращайся одна.

Если никого не встретишь, прошу — останься у Дитриха, трактирщика, где мы с тобой всегда обедали, он помнит тебя, скажешь, Вильгельм-краснодеревщик попросил дать ночлег, и передай мое письмо. Только не смей возвращаться одна на ночь глядя. Завтра из Фрайбурга через Марцелль к нам пойдет обоз со скобяными товарами. Вернешься с ним. Ты все поняла, дочка?

— Не беспокойтесь, отец. Все будет хорошо, — Кристина посмотрела на постаревшего Вильгельма. Сердечко ее сжалось. Годы уходят, и отец вместе с ними.

Выполняя заказ герцогини фон Берен, он в последнее время сильно уставал. Но еще немного, и он завершит резной триптих для ее часовни.

Сейчас же необходимо пополнить запас дорогих эмалей для его отделки.

Кристина замечталась. Герцогиня щедро наградит отца. И тогда на господское вознаграждение он купит ей обещанный мольберт и краски. Ей хочется рисовать не угольком на обрывках бумаги или досках, а как именитые художники, в лавки которых она заглядывает в Марцелле с благоговением. И сегодня обязательно хоть на несколько минут, но забежит. Вдохнет запах разведенных канифолью красок, лаков и свежих загрунтованных холстов и на миг почувствует себя волшебницей.

Только где это видано, чтобы девушке доверили кисть и позволили рисовать? Это удел мужчин.

Кристина надеялась, что сегодня в лавке будет работать Яков Циммерманн, он учился живописи в самом Фрайбурге и считался настоящим мастером. Он разрешал девочке сидеть рядом с его мольбертом, порой доверял помыть мастихины, а если повезет, растереть краски и смешать нужный оттенок.

Это было первым большим секретом девушки. Ее отец не должен знать, где пропадает дочь, когда он засиживается в трактире у Дитриха за галлоном доброго пива.