Скользящие души, или Сказки Шварцвальда
Шрифт:
Маша удивленно взглянула на собеседника: он снова начал говорить загадками.
— Так что делай выводы, Птичка! — бодрым голосом резюмировал Клайв. Он поднялся с кресла и сделал жест рукой замершему у входа в бар растерянному Максу Краузе.
— Мы здесь, парень!
Вечер в баре отеля благополучно перетек в посещение ночного клуба в центре Люцерна. Отгоняя подальше мысли о приближающейся разлуке, Маша без конца хохотала над потоком остроумных шуток Клайва. Макс также старался не думать о завтрашнем дне.
Англичанин же
— Надо уметь проигрывать… Вот шельма!
Она пару раз порывалась спросить, в чем состоял его пресловутый проигрыш, но предупредительный жест Максимильяна останавливал ее. «Лучше не трогай его!»
Около трех часов ночи, еле стоя на ногах, веселая троица решила развеяться и прогуляться по набережной Ройса пешком. Они шли по старому, совершенно пустому, полыхающему огнями реклам древнему городу в поисках такси, но законопослушные швейцарские водители, отработав положенные сверхурочные, уже исчезли с улиц.
Уставшие, но веселые молодые люди добрались наконец до лифта, поднявшего их к рецепции отеля, и разошлись по номерам.
На ее подушке лежали белоснежные восковые розы. Максимильян закрыл дверь номера и, не сказав ни слова, сразу прошел в ванную комнату.
Мария, затаив дыхание, опустилась на край кровати и дрожащей рукой коснулась лепестков.
В ту ночь они не занимались любовью.
Макс прижал ее к себе и лежал молча, дыша ею.
Он больше всего на свете боялся получить отрицательный ответ, а она боялась вопросов.
Оба замерли в тишине, прислушиваясь к ударам сердца, мечтая каждый о своем и даже не догадываясь, насколько одинаковыми были их мечты.
Маша замерла в объятиях уснувшего Максимильяна, наблюдая, как на небе медленно гасли звезды, приближая рассвет последнего дня. Ей безумно хотелось плакать, но было страшно разбудить мирно посапывающего, утомившегося от переживаний ангела-хранителя.
Весь путь до аэропорта, занявший не более часа, прошел в тягостном молчании. Клайв сосредоточенно вел машину, стараясь исправно соблюдать правила движения и не попасться на глаза внимательным и придирчивым полицейским. Остатки буйной ночи еще не выветрились из его головы.
Не проронив по дороге ни слова, он припарковал машину на подземной стоянке аэропорта и жестом пригласил спутников выходить.
Маша шла на автопилоте, гоняя в голове одну-единственную фразу, позволяющую ей держаться: «Поплачу потом».
Макс за все утро произнес от силы несколько дежурных слов, за завтраком
Англичанин закатил опухшие глаза и, прижав руки к груди, изобразил искреннее раскаяние.
Они приближались к паспортному контролю. Маша боялась смотреть на своего друга. Если бы их взгляды нечаянно пересеклись, то сдерживаемые с раннего утра слезы хлынули бы ручьем. Ей удавалось улыбаться, автоматически отвечать на реплики Клайва. В момент расставания она шагнула к Максимильяну и позволила себе сделать глубокий вдох, стараясь запомнить запах теплого молока с медом, что исходил от его кожи.
Она не осмелилась смотреть ему в глаза, лишь любовалась красиво очерченными губами, которые робко шептали:
— Когда ты решишь… если ты решишь вернуться, — поправился парень, и Маша почувствовала его боль, — черкни мне пару фраз в «Фейсбуке».
Она молча кивнула, переведя сухой воспаленный взгляд на еще не до конца протрезвевшего англичанина. Тот театральным жестом вырвал из своей груди трепещущееся в руках сердце.
«Паяц! Мне будет не хватать тебя тоже».
Потом Маша все же осмелилась поднять глаза на Макса и на кратчайший миг словно коснулась его души, изо всех сил желая согреть своим теплом. Она мечтала в последний раз дотронуться до его нежных губ хотя бы кончиками пальцев, но не посмела.
«Я недостойна тебя. Прости и скорее забудь».
Не сказав ни слова, она исчезла за стеклянной кабинкой пограничного поста. Максимильян обреченно поник головой. Две глубокие складки прорезали его лоб. Лик ботичеллевской Мадонны поблек, теряя краски, подернулся инеем.
— Как думаешь, Старик, она взаправду ушла? Опять?
— Поживем — увидим…
Сказка Шварцвальда. Отец Иоахим
…Регина молчала, услышав признание Михаэля и просьбу о благословении. Ее темные как ночь глаза смотрели на Кристину. Каменное лицо колдуньи не выражало никаких чувств. Михаэль, отведя испуганный взор от кормилицы, взял ледяные дрожащие пальцы любимой и попытался согреть в своих руках.
Мучительное, мертвенное молчание прервал отчаянный крик сойки, пронесшейся над лесной хижиной в поиске добычи.
— Назовешь дочь Анной, в честь нашей матери, Маленькая Птичка, — вдруг произнесла Регина, потом повернулась к Люстигу и тем же спокойным тоном закончила: — Ты не можешь взять Кристину в жены. Когда я просила тебя заботиться о ней как о сестре, то не кривила душой. Вы рождены от одного отца, краснодеревщика Вильгельма из Фогельбаха. Твоя мать Магдалена, поддавшись мимолетной страсти, понесла от него и, разрешившись от бремени в стенах этого дома, была вынуждена оставить ребенка мне, опасаясь гнева барона. Ваш ребенок зачат от кровосмешения.