Скопец, сын Неба
Шрифт:
Все в доме Иосифа шло наперекосяк. Его первый сын, оставленный для обычной человеческой жизни, не пожелал жить как все, а его второй сын, нареченный нашритом, отказывался понимать, почему ему нельзя жить как все. Подрастая, этот ребенок с большим удивлением узнавал, что ему многое запрещено. Пока другие дети резвились, он заучивал псалмы, когда другие беззаботно проводили свою юность, он проникался чувством греховности и сутками стоял в молитве на коленях, которые стали у него мозолистыми как у верблюда. Иамес был раб Божий в полной мере, он родился рабом. Живя в виноградном крае, он никогда не пробовал винограда, золотая кисть которого украшала стены Храма как эмблема Израиля. Юный
Неприкаянно он скитался от родного дома, в котором ему не было удела, к Храму, где на юродивого смотрели с почтением, но без всякого человеческого участия. Он был нашрит, исключенный из жизни. Недели и месяцы он проводил на коленях во внутреннем дворе перед святилищем. Священники и левиты, служащие при Храме посменно, все двадцать четыре череды знали его в лицо. Его называли Иамес Праведник. Еще более знаменитым нашритом был, пожалуй, только Иохонан, прозванный позже Крестителем. Он был из священнического рода. Это его родственники каждый день отпирали и запирали двадцатиметровые двери Святилища с грохотом, который слышал весь Иерусалим, и приносили жертвы на алтаре. Каста жрецов происходила от первого жреца Аарона, брата Моисея, и была абсолютно замкнутой. Ни один мужчина не мог войти в нее по собственному желанию, ни один не мог выйти, - до Иохонана.
Много дней Иамес и Иохонан провели в совместных молениях во внутреннем дворе, не покидая его неделями. Внутренний двор был закрытой территорией. Он находился на более высокой террасе, из нижнего языческого двора к нему по всему периметру вели четырнадцать ступеней. На этих ступенях круглый год сидели больные, увечные, нищие и собирали подаяние. Стены внутреннего двора имели девять арок, главная арка в восточной стене называлась Красными воротами - за отделку из коринфской меди - и выходила к портику Соломона во внешнем дворе. И на всех девяти входах висели таблички с надписями на греческом и латыни, запрещающие вход во внутренний двор увечным, больным и язычникам. Калека и чужак должны были здесь остановиться.
Два нашрита подолгу беседовали друг с другом. Наблюдая с детства за храмовой жизнью, Иохонан пришел к ее нравственному отрицанию, - именно к нравственному, а не к теологическому и тем более не к метафизическому. Он не отступил от Яхве и стал даже большим фарисеем, чем сами фарисеи: он жаждал скорого Судного дня и воскресения, и быт священнослужителей возмущал его своей рутиной и обыденностью. Зачем все эти ритуалы, мессы и молебны, если нет в них никакого трепета? Иохонан, сын священника, начал откровенно осуждать свой родовой клан, а затем демонстративно покинул Иерусалим, ушел за Иордан, словно проведя демаркационную линию между собой и Синедрионом, и начал собственную проповедь очищения. Больные и увечные, которых не допускали к Богу, толпами устремились к нему. Раскольник-нашрит принимал всех. И призыв покаяться, ибо приблизилось Царство Божье, распространился по всей Палестине.
А Иамес по-прежнему сидел на своем месте и созерцал золотой фасад Святилища и вавилонский занавес перед Святая-Святых, символизирующий небо. Усердствуя перед Богом, он никогда не получал свою человеческую награду. Он вспоминал строки царя Соломона о том, что мертвым нет воздаяния, и чувствовал, что это про него. Он словно родился мертвым, и не было ему части среди живых. Люди ели, пили, ласкали жен и растили детей. У него же был только Бог. Но ему этого стало недостаточно, - и это был чудовищный грех. Глубокая неудовлетворенность
Таким его увидел Верховный Жрец Каифа, обходящий Храм в сопровождении свиты, и пришел в ярость. Он ударил Иамеса жреческим посохом и велел левитам снять ярмо и посадить юродствующего нашрита в колодки на месяц. Начальник храмовой стражи, хорошо знавший Иамеса как местную достопримечательность, сделал вид, что впервые его видит. Иамеса вывели во внешний двор к северной стене, близ Овечьих ворот и бойни, и посадили в колодки рядом с другими горемыками, которые так или иначе нарушили внутренний распорядок Храма.
Сидя на этой церковной гауптвахте, Иамес как-то раз увидел своего старшего брата Иисуса, но не стал его окликать. Ему не хотелось предстать перед ним в колодках, хотя родственное чувство в нем встрепенулось. Они не виделись более десяти лет. С Иисусом был какой-то мрачный, хромой спутник с черным пеналом на боку. Они не пошли во внутренний двор к Святилищу, т.е. Иисус не пошел туда, поскольку его спутник и не должен был этого делать, если не хотел оказаться рядом с Иамесом на цепи. Ведь он был калекой. Они прошли вдоль портика Соломона мимо торговцев жертвенными животными и менял и затерялись в людской массе. Иамес давно смирился со своей участью, но он не понимал своего старшего брата, который сам себя превратил в скопца - без дома, без родины, без жены и будущего, без веры и надежды. Даже лисы имеют норы, а этому бродяге негде голову преклонить. Зачем ему такая жизнь?
Их отец Иосиф умер, так и не увидев своего первенца. Перед смертью этот скромный, непритязательный человек сильно разочаровался в жизни. Его старший сын оставил его и не продолжил род Иосифа, его второй сын, нашрит, тоже не дал ему потомков, а трое других, Иосия, Иуда и Симон, были еще слишком малы, чтобы возлагать на них надежды. Когда Иосиф умрет, его опора и гордость - Иисус и Иамес - не положат своего отца в гроб, ибо один из них затерялся в мире, а другому нельзя прикасаться к мертвым. Воистину, все - суета сует!
Зеведей присутствовал на погребении Иосифа и сочувствовал несчастному плотнику, сочувствовал тем охотнее, что совершенно исключал подобную историю в своем благополучном доме. А теперь этот бесстыдный сын вернулся в Назарет, и хорошие юноши, вроде его Иоанна, ходили посмотреть на него, как на диковину.
– Незачем тебе разговаривать с этим человеком! Не смей больше ходить в дом плотника! - запретил он.
Иоанн не привык прекословить отцу, но остался при своем мнении. На следующее утро он уже был в запретном доме, благо судья теперь больше сидел в своем обширном доме, чем ходил по городу и совал во все свой нос. Не нужно было сопровождать его в пеших прогулках и видеть, как изнывают горожане от его поучений.
Иисус держался скромно в отеческом доме, как гость. Он ласково улыбался младшим братьям. Иосия и Иуда были сверстниками Иоанна и плохо помнили своего старшего брата, младший Симон и вовсе не видел его прежде. Иамес, единственный, кто по-настоящему знал Иисуса, находился в Иерусалиме. Даже самым близким людям после долгой разлуки не о чем бывает говорить, ведь разговоры рождаются в пересечении жизней, в том общем, что у них есть. Ничего общего у юношей с Иисусом не было. Он сознавал это и не пытался пробиться сквозь стену отчуждения.