Скопец, сын Неба
Шрифт:
До заката еще пара часов. Но черная грозовая туча уже надвигается на Иудею от Средиземного моря, закрывая собою закатное солнце и весь небосклон. Все предметы вдруг лишаются своих теней и меняют цветовые оттенки. Голгофа, казавшаяся в солнечном блеске огромной глыбой белой соли, теперь становится грязно-серым холмом с кровавыми подтеками. Через час вокруг этого камня не остается ни души, дождь смоет с него грязь и кровь, и место это будет выглядеть совершенно невинно и обыденно. Иерусалим
Корнелий подходит к Иосифу и, закрываясь алым плащом от очередной пыльной атаки, дружелюбно ему сообщает:
– Можешь забрать своего брата.
Иосиф хочет ответить: он мне не брат, - но сдерживается. К чему объяснения? Переждав порыв ветра, он лишь морщится, как от зубной боли, и коротко произносит:
– Благодарю, центурион.
Стоящий рядом нашрит как-то странно взглядывает на них, словно хочет что-то сказать. Иосиф вопросительно ждет.
– Мир вам, господин, - бормочет Иамес, поворачивается и уходит.
Он не открывается Иосифу и не предлагает ему свою помощь. Ему нельзя прикасаться к мертвым: он посвящен Богу. Но скоро, очень скоро именно этот человек, Иамес Праведный, брат Иисуса, возглавит христианскую общину Иерусалима и будет противником распространения новой религии среди язычников. Апостолы же начнут крестить всех подряд Святым Духом, которого так и не познали. Начнется самая грандиозная в истории кампания по раздаче святыни псам и жемчуга свиньям.
Иосиф и Корнелий тут же забывают о странном нашрите и оба смотрят на холм. Туда уже взобралась какая-то молодая женщина. Платок сполз с ее головы, и ветер треплет ее пышные волосы. Она обнимает ноги распятого Иисуса, будто не хочет их отпускать, судорожно цепляется за них и горько-горько плачет. Им обоим неловко смотреть на это искреннее горе. Центурион сочувственно прокашливается и говорит Иосифу:
– Наверное, твой брат был хороший человек, если по нему так убивается эта красивая женщина.
И опять Иосиф не опровергает его слов. Корнелий подзывает к себе Маннаю. Самаритянин неохотно покидает свою веселую компанию и вяло приближается.
– Снимите мертвых с крестов и отдайте царя этому человеку, - приказывает римлянин.
– Буря надвигается, командир. Пусть повисят до завтра. Утром отдадим, - хмуро предлагает он.
– У меня приказ: закончить все до заката. Ради иудейской Пасхи.
– Пусть тогда это человек нам заплатит, - нагло требует Манная, указывая на Иосифа.
– Ради иудейской Пасхи.
– Выполняй приказ! Я еще разберусь с вами, шакалы! Пошел вон!
Бригадир профосов отходит. Корнелий провожает его гневным взглядом и, уже направляясь к своей центурии, которая в нетерпении ждет его на дороге, советует Иосифу:
– Тебе лучше заплатить им, если хочешь,
– Я заплачу, - соглашается Иосиф.
Колонна скорым шагом уходит к крепости Антония. Следом за ней вражески наползает на Иерусалим огромная черная туча. Она идет так низко, что кажется, вот-вот зацепится за башни дворца Ирода, а затем накроет своей дланью золотую крышу святилища на Храмовой горе. И тогда ночь опустится на священный город.
Иосиф идет к своей повозке, берет из нее погребальную плащаницу и направляется к профосам. Те, забравшись опять под свою телегу, начинают беззаботно пировать. Фляга с вином переходит из рук в руки, закуска глотается вместе с грубыми шутками. Три трупа на крестах и рыдающая женщина их несколько не беспокоят. Они нарочно шумят и делают вид, что не замечают подошедшего к ним Иосифа.
– Да вы не знаете, олухи, что такое - настоящий боевой петух, - рассказывает им бригадир.
– Петух - не курица, - дразнят его приятели.
– Говорю вам, это орел! Он бросается на противника без страха и заклевывает его до смерти. Был у меня такой петух. Эх, какой был боец! Я его кормил мясом, вымоченным в вине. Дрался как бешенный. Мне за него огромные деньги предлагали. Я не соглашался. Какой петух был! Погиб в неравной схватке.
– Вот врет,- смеется один из его собутыльников.- Ты же сам рассказывал, что петуха твоя жена зарубила и суп сварила.
– А жену кто научил? Завистники!
Иосиф носком сандалии касается этого хвастливого самаритянина. Манная недовольно оборачивается.
– Я заплачу вам пять денариев, если вы быстро и аккуратно снимите Иисуса из Назарета.
– Это другой разговор, - тут же отзывается он и вылезает из-под телеги.
– Заплати десять, по две монеты на каждого и получишь своего царя таким, что родная мать не отличит его от живого.
Это – наглое вымогательство, но Иосифу противно торговаться с этим стервятником.
– Снимайте, - холодно соглашается он.
– Ну, парни. Живо за работу!
– тут же воодушевляется Манная.- Хватит рассиживаться. Скоро ливень хлынет. Снимайте царя первым. Да поаккуратнее.
Он услужливо улыбается Иосифу и обещает:
– Получишь своего царя как новенького.
И говорят, огромный восклицательный знак, изломанный негодованием, молнией рассек небо надвое.
И прошла по земле радостная весть: бог был убит.