Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Чего нам делить? Верно?
— Верно, верно, — кивали тушинцы. — Все люди — одного Адама дети.
Радостная весть мигом разлетелась по полкам на Ходынке. Откуда-то явились корчаги с вином. Заиграла музыка. Грянули песни. Запылили на пяточках плясуны.
Князь Скопин-Шуйский, воротившись домой, велел Федьке готовиться назавтра к отъезду.
— Куда? — спросил тот.
— На Кудыкину гору, — отшутился князь. — Но очень далеко.
Мать с женой не спрашивали, отужинали вместе, разошлись
Жена князя, Анастасия Васильевна, прижимаясь к мужу, тихонько спросила:
— Далеко ли, Мишенька?
— К шведам, Настасьюшка.
— Ой какую даль-то. Не страшно?
— Страшно вас оставлять с мамой. Вор-то уже в Тушине. Не дай Бог, возьмет Москву.
— А еще кто с тобой?
— Твой брат Семен, Моисей Глебов, Федька, Фома ну и полк государь дает. Так что за нас не беспокойся. Вот вам, в случае чего, что делать, ума не приложу. Кто заборонит вас?
Уснула жена, прижавшись к нему, а он все не спал, думал о ней, о матери, кто сможет им помочь, защитить в случае прихода самозванца.
Так ничего и не придумал, не заметил, как уснул после первых петухов. Подхватился от сильного стука в ворота и крика:
— Михаил Васильевич! Князь!
Одевался в темноте, за окном едва брезжило. И тут до слуха донеслась далекая стрельба.
— Что случилось, Мишенька? — Испуганный голос жены.
— Не знаю, Настасьюшка.
Выскочил из опочивальни, больно стукнувшись о верхнюю косячину. Выбежал во двор, там уже верховой — сын боярский Григорий Валуев.
— Михаил Васильевич, государь за тобой послал. Вор Ходынку разгромил, там паника, все бегут на Пресню, обоз кинули.
Федька уже вел от конюшни оседланного Воронка.
— Я с вами, Михаил Васильевич.
— Нет, — крикнул Скопин взлетая в седло. — Оставайся дома, там без тебя обойдемся.
На Пресне он застал князей Мстиславского и Ивана Шуйского в великой растерянности.
— Что случилось, Федор Иванович?
— На Ходынке наши вечером пьянствовали, веселились. А Вор ночью напал, многие и не проснулись, черт бы их драл.
— С чего пьянствовали-то?
— А иди разберись. Сейчас бегут, как тараканы, как бы наши полки не смяли.
— Дайте мне конников, я зайду от Химок, ударю в тыл Вору. А вы, как только наши пробегут, бейте из пушек.
Скопин повел конников на Лихоборку, оттуда повернул на Химки и помчался на юг, выходя тушинцам, уже обосновавшимся на Ходынке, в тыл. Тех подвела на этот раз жадность, они кинулись на обозы за поживой, и именно на этом застал Скопин воровское войско. Он несся впереди с обнаженной саблей, и конникам не нужен был его крик: «Р-руби!», они видели, как князь снес первую же голову мародеру, выскочившему из-за воза. Личный пример командира лучше любых кризов вдохновляет подчиненных. И поэтому никто не кричал, рубили молча, носясь среди возов на взмыленных конях. Этот неожиданный удар сзади поверг тушинцев в панику.
— Хлопцы, спасайся-а-а! Рятуйте-е-е!
Основная
В это время Мстиславский бросил пехоту со стороны Пресни и именно она полностью овладела Ходынским полем. Скопин преследовал отступавших тушинцев до Сходни. А те, прибежав в лагерь, начали срочно запрягать возы, дабы бежать из Москвы. И только убедившись, что царские конники от Сходни повернули назад, немного успокоились.
По лагерю на коне носился гетман Рожинский и срамил войско последними словами, особенно досталось Заруцкому:
— Какого черта вы застряли в обозе, атаман?! Надо было их гнать, гнать.
— Но на Пресне пушки, — оправдывался Заруцкий.
— Чепуха! Я не слышал пушек. Москали наложили в портки и их можно было гнать до Кремля. А вы? Тряпошники, идиоты. Так все хорошо началось. Победа была в кармане…
Расстроен был и Дмитрий Иванович:
— Хорошо хоть они не перешли речку. Это нас спасло.
Скопин действительно не рискнул без поддержки переходить Сходню, справедливо полагая, что может и сам угодить в ловушку, в какой только что оказались тушинцы.
К восходу солнца Ходынский лагерь был возвращен царским войском. Сам Шуйский в окружении телохранителей прибыл на Пресню.
— Отчего это случилось? — допытывался царь. — Где были сторожа?
— Сторожа перепились и дрыхли, государь.
— Сукины дети. Велю всех под стражу. Батогов всыпать.
— Некого, государь. Их всех побили воры.
Лагерь на Ходынке представлял невеселое зрелище. Были повалены навесы, порублены шатры, опрокинуты котлы, много убитых и раненых с обеих сторон.
— Наших подобрать, воровских прикончить, — приказал царь.
Ратники ходили по разоренному лагерю с копьями, добивали воровских раненых. Некоторых и отличить было трудно, таких прежде спрашивали:
— Ты какого полку?
— Я князя Куракина.
— Значит, наш.
Но стоило бедняге замешкаться, мол, не помню. Такого обычно приканчивали: наверно, воровской. Поляков узнавали сразу и кололи, рубили без пощады.
И с этого дня начали окапываться и те и другие. Особенно спешили тушинцы, строили плетни, частоколы, привозили из деревень и ставили дома. Один из первых поставили для государя Дмитрия Ивановича, которого в Москве навечно окрестили «Тушинским вором».
Но эта кличка никоим образом не отпугнула от него людей. Наоборот, в тот же год в Тушино явился с гусарской хоругвью пан Бобровский, Андрей Млоцкий с двумя хоругвями, Александр Зборовский, Выламовский и наконец прибыл со своим войском усвятский староста Ян Сапега, отчаянный и смелый вояка. Сапеге личным приказом короля запрещено было идти на Русь. Но разве ясновельможный магнат мог стерпеть такое оскорбление?
— Плевал я на приказ короля, — плюнул Сапега себе под ноги и даже растер плевок подошвой сапога. — Я сам себе хозяин.