Скорбящая вдова [=Молился Богу Сатана]
Шрифт:
Князь Тьмы затрясся, искривился и, ногу волоча, запрыгал в двери. Она же меду испила и ковш метнула вслед. И молвила с тоской:
– Всех прогнала, ни слуг, ни нищих в доме. И сатану исторгла! Убежал… И время в погулять, да что-то нет желанья. Так скушно стало… И мед горчит, и власяницы нет… Мне бы людей сбирать по зернышку, как птице, возле себя держать, я же одна осталась. Вот бес и искушает…
16.
Без малого еще седмицу, спины не разгибая, не выпуская
– Коли желаешь, отпущу, – сказал сидельцу в яме. – Как ночь придет, я лестницу подам.
– Спаси Христос, – смиренно отвечал. – Вот государь придет и сам подаст. А ты служи пока.
И государь пришел! Сказать по правде, прибежал, со свитою, с князьями. То ль божий страх объял, то ль смертная печаль: по кругу к яме встали и молча зрят. Живьем бы съели, разорвали, но ужас охватил!
Распоп же приподнялся, скуфейку набок.
– Невеста примерла? Иль что еще стряслось?
Тишайший аж с лица слинял – и побелел, и нос раздулся: знать, в точности сказал! Но добивать не стал – суть, пощадил его.
– Признаюсь, помолился и был услышан, – сказал смиренно. – На все Господня воля… Да не кручинься, царь, возьми другую деву. Гагарину возьми Анисью. Иль у Волконских есть девица, Авдотья именем. Заглянешь в очи – любое горе вмиг забудешь…
Но, обернувшись, вдруг онемел и замер. Достойный, благородный муж, стыдливый Воротынский – во гневе яростном и кровью налился – соломиною ткни, так треснет рожа.
– Что встали, ироды? – возгневился Тишайший. – Достаньте мне его!
И с хрустом сжал персты.
Стрельцы за лестницей к стене и диво – с ними царь! Сам нес и сам спускал стремянку, да за концы держал, чтоб не шаталась. Распоп из ямы вылез, душа затрепетала, тоскливый страх за сердце взял, но цепь поднял – перекрестился:
– Со мною Божья сила! Пытай!
Тишайший отвернулся и слова не сказал, но князь за цепь ножную – и наземь опрокинул, ибо оголодал распоп и легкий стал.
– Где Приданое Софьи? Ответствуй, вор! – и плеть поднял. – Ведь насмерть засеку!
Распоп на миг смешался: что есть сие? Почто опять пытают, коль все сказал на дыбе? На йоту не солгал, да и Пилат Елагин, в сыске бывший, все подтвердил…
И осенило вдруг… Да Истину украли! Приданого лишили, и посему так гневен Воротынский, и государь взбелел, и вон как суетится!
Но кто посмел? Кто упредил?!. Иль Божье наказанье отступнику-царю?
– Коль надобно – секи, – распоп аж взвеселился. – Сие мне благо. Эй, люди! Братия! Позрите! Светлейшие князья, вельможи! Сам государь за благочестье древлее страдальца убивает! Да нет на нем креста!..
И верно, из келий братских,
– Охолонись-ка, князь, – Тишайший мрачен был и озирался. – Напрасно не усердствуй.
– Дозволь мне, государь! – взмолился Воротынский и на колена пал. – Коли моя вина – грех искуплю! На дыбу вздерну! Спущу три шкуры – скажет!
– Свою побереги…
– На что спускать? – страдалец усмехнулся. – Ретивый стал, должно, по горло обмарался… Без пытки и отвечу. Не тщись вернуть Приданое, оно в надежном месте.
Князь пятнами пошел.
– Се он похитил! Он украл!
– Да нишкни, пес, – Тишайший отмахнулся. – Не смей встревать… Так ты, распоп, украл?
– Крадут чужое. А что твое, чем ты владеешь, как можно красть? – распоп играл цепями. – Ты Истину отверг и, приняв ересь, Россию расколол. Кто был отступник? Кто благочестье древлее отринул, а вкупе с ним Приданое, суть, кладезь знаний и православный мир – суть Третий Рим? Кто изменил дедам своим, святым отцам, что веру пестовали, будто чад своих? Кто ныне в скверной яме, ты иль я?.. Теперь помысли, государь: кому оно принадлежит? По совести и праву? Тем, кто за мной идет, презрев земное! Тем страстотерпцам огнепальным, кто Христу подобно принимает муки!
Царь будто бы внимал и кутался в кафтан – должно, знобило.
– Ты лепо рассудил, – сказал не сразу. – Тебя послушав, и сам готов поверить… Да токмо речь твоя суть ложь. Напраслину возводишь и грех чужой берешь. Навет сей князь бы не узрел, поелику виновен и мыслит оправдаться. Я ж вторю – ложь. Не завладел Приданым, хотя отай и жаждал. И не клянись, распоп. Мне ведомо, ты в Пустозерске был и не причастен…
– Почто ж устроил спрос?
– А любо мне прознать, кто навещал тебя…
Цепь перебрав по звеньям, Аввакум вздохнул:
– Ты ж меня упрятал. Никто узилища не ведал, никто не навещал. Один, как перст…
– Не лги, распоп, ныне не в духе я… Скорбящая в карете приезжала!
Он на своем стоял.
– Тебе наушники сбрехали!
– Кто приезжал еще? Боярин Вячеславов?
Сего развратника скрывать желанья не имел и выдал бы, однако в тот же час тень на вдову легла.
Лишь зубы стиснул.
– Сего боярина не знаю…
– Добро, – Тишайший сделал знак. – Послушаем, что караульщик скажет.
Стрелецкий голова и думный дьяк схватили стражника и на колени. Князь Воротынский плеть намотал на выю.
– Ответствуй государю: боярыня сидельца навещала?
Тот засипел и очи выкатил.
– Ни, господин… И близко не бывало.
Распоп вскочил – и вровень с государем.
– Меня души! Не мучь безвинного стрельца, не сотвори греха! Христом тебя прошу!
Но государь, потупившись, стоял и будто бы не слышал, а Воротынский, коего прежде тошнило от вида казни, ногой упершись в грудь, плеть натянул.