Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло
Шрифт:
– Какая разница? В чем, собственно, дело?
– Да в том, – растягивая слова, стараясь, чтобы они звучали одновременно и безразлично, и веско, ответил Андрей, – что через сутки с небольшим после твоего отбытия, когда мы спокойно двигались по вельду, в точку нашего привала был нанесен плазменно-ядерный удар. Неплохо для девятнадцатого века?
– Какой? Ядерный? – Удолин имел возможность, как и все члены «Братства» «из раньших лет», читать книги и смотреть фильмы близкого и далекого будущего. О ядерном оружии профессор знал, картинки Хиросимы видел.
– Около того.
– Нет, вы мне подробнее…
– Вернешься – расскажем. И покажем. А по дороге еще раз воткни товарищу в мозги, или в ганглии, куда лучше проникнет, идею – их мир может быть уничтожен, полностью, в пыль, в радиоактивную, в течение ближайшего времени. Если они не придумают способа сообщить нам о полном прекращении активных агрессивных действий… На всех фронтах.
– Я постараюсь, – Константин Васильевич был ошарашен, но это и предполагалось. Путем философических бесед его и за сутки не удалось бы убедить в необходимости забыть о всякого рода теориях. Когда вопрос поставлен просто – или ты, или тебя, ход мысли значительно упрощается. А сама мысль – обостряется.
– Тогда вперед, товарищ. Как «Пе-2» с пикирования сбрасывай груз и крутой глиссадой с виражом уходи обратно. Быстренько управишься, успеем о дальнейшем побалакать…
Удолин подтянул дуггура вплотную к себе, как-то весь сгорбился, выставил вперед бороду, полуприсел, нечеловеческим голосом прохрипел набор согласных звуков, после чего окутался флюоресцирующей дымкой и исчез.
– Черт его знает, – сказал Ростокин. – До сих пор привыкнуть не могу. Вот так просто взял и на пятьдесят парсек перепрыгнул, через вакуум, звезды, черные дыры, радиационные пояса, поля тяготения… Все-таки мистика – это не для нормальных умов.
– Ну да, нормальному уму крайне необходимо сознавать, что в процедуре участвуют хотя бы несколько килограммов железа, подключенного к электросети, – сочувственно кивнул Шульгин.
– И желательно, чтобы колесики крутились, лампочки мигали, внутри что-то гудело и крякало, – добавил Андрей. – А если сразу не поедет, первое дело – по покрышкам ногой постучать и лобовое стекло протереть…
– Да ну вас! Сам я все давным-давно понимаю, просто материалистическое воспитание слишком глубоко сидит. Признаться, дед улетел, и мне как-то на душе полегчало. Пока он не вернется, может, хоть чуть посидим как люди, у огонька, не заморачиваясь на всякую ерунду? Александр Иванович, что ты там все время поглядываешь на удолинскую фляжку? Наверняка там какая-нибудь настойка на мухоморах. Уж больно легко Константин в транс впал… Раньше этот процесс сложнее происходил.
– Совершенствуется помаленьку, – ответил Новиков, – или они совместными усилиями формулы усовершенствовали. Путем мозгового штурма.
– Не надеюсь, что с этой сивухи нас накроет просветление, – ответил Шульгин, встряхнув фляжку над ухом. – Но попробовать можно. Вы же обратили внимание, что последнее время он исключительно эту баклажку при себе носит. Вдруг и вправду – новый эликсир? Испытаем? Если что не так – у Андрея
Тон и выражение его лица показались Андрею слишком серьезными, дисгармонирующими с якобы шутливыми словами.
– Эй, ты что задумал?
– Да так, мыслишка в голову пришла…
Шульгин, еще когда они только уговаривали Удолина переправить дуггура обратно, вдруг решил проверить одно предположение. И стал приводить себя в соответствующий настрой. Фляжка потребовалась ему только как предмет реквизита, с помощью которого опытный престидижитатор отвлекает внимание зрителей.
Он решил испробовать новый, впервые использованный профессором при проникновении в логово дуггуров способ перемещения поперек эфирных полей, без выхода в чистый астрал. Держась, так сказать, вдоль границы серой зоны, которая, по его разумению, одновременно маскировала путника от посторонних наблюдателей и облегчала движение, подобно пленке поверхностного натяжения, по которой скользят водомерки.
Кое-какие приемы Удолина он зафиксировал в подсознании сразу, в меру сил восстановил и осмыслил позже, а сейчас успел восполнить некоторые пробелы. В частности – отдельные фонемы из заклинания, не вполне разобранные в прошлый раз.
Снова подтвердилось, что его потенциальные «магические» способности значительно сильнее, чем у Константина Васильевича. Если тот, образно говоря, пробился сквозь эфир, как медведь через кусты, то Сашка проскользнул ужом.
Что интересно, Удолин как бы не испытывал нужды в особой маскировке своих вторжений на высшие уровни. Можно вообразить, будто его сущность – материальная или тонкая, все равно – не вступала во взаимодействие с окружающим. Словно нейтрино, присутствие которого угадывается лишь по косвенным признакам.
Или же он ощущал себя в том мире, как оборотень в этом, не отбрасывающим тени.
Но эту тему можно будет обсудить позднее, на общем симпозиуме собравшихся в форте специалистов. «Если удастся вернуться», – остановил себя Шульгин.
Он не знал, в каком именно облике покинул терем, в физическом, как Удолин, или чисто духовном, и сейчас его тело продолжает бессмысленно сидеть за столом в дружеской компании, а то и продолжает нормальное общение, что тоже случалось.
Но это для него было совершенно неважно.
Он пока хотел только увидеть, а действовать можно будет и позже.
Как обычно, соприкосновение личности с эфирными уровнями полностью отключало обычные способы ориентации в пространстве и времени. Невозможно было догадаться ни о положении своего тела, ни о направлении движения, тем более – о сроках полета. Сейчас Шульгин чувствовал, что следует за профессором в кильватере, и этого было достаточно.