Скорость. Назад в СССР 3

Хлебов Адам

Ему плевать на это.

Допрос продолжается, старший сержант Рыбаков старается меня расколоть и так и этак.

Отвечаю, не торопясь, взвешенно обдумывая каждое слово.

Генеральная линия его атаки заключается в том, чтобы вынудить меня признаться в том, что «мы» взяли деньги, а сами произвели некачественный ремонт автомобиля.

В результате чего автомобиль попал в ДТП. Рыбаков клонит к тому, что у меня есть веские причины, и я преднамеренно создал ситуацию, приведшую к аварии.

Странно, что он

вообще ничего не говорит о роли Славы. Как будто его и не было. Про Трубецкого тоже ни слова. Как будто стоит задача расколоть именно меня.

Я сам ни разу не сослался на моего коллегу. Зачем ввергать его в эти адские пучины?

По большому счету, я действительно, самостоятельно принял решение готовить машину Гарика, отпустил Глеба за рулем и сам теперь расхлебываю последствия.

Чем дольше длится допрос, тем жестче давит Рыбаков.

— Ты у меня, Каменев, все расскажешь! — он эмоционально трясет пальцем и продолжает грозным голосом: или пойдешь зону топтать. Поверь, там любят таких молоденьких, как ты.

Брови его нахмурены, глаза сверкают гневом. Он отлично играет. Видно, что он набил руку и успешно проигрывал этот спектакль не один раз.

Я чувствую, что его бесит моя спокойная манера отвечать на вопросы, предварительно подумав. Жду, когда он начнет спрашивать про комбинатора.

Но Рыбаков замолкает. Откидывается на спинку своего стула. Делает вид, что раздумывает над какой-то дилеммой.

Он виртуозно вертит ручку в пальцах, словно мексиканец, жонглирующий складным ножом в заграничном фильме.

Я просто за ним наблюдаю.

— Так, мне этот цирк надоел. Я вас задерживаю, гражданин Каменев.

В душе появляется чувство несправедливости. Так и хочется выкрикнуть: «За что? На каком основании?». Но я предусмотрительно молчу и изучаю его реакцию, а он мою.

Потом начинает записывать в протокол мои показания.

Я с самого начала чувствовал, что этим все должно было закончиться. Сложно объяснить, как работает интуиция.

На столе Рыбакова звонит телефон. Он отвечает, бросает на меня короткий взгляд. Кладет трубку, убирает бумаги в папку, а саму папку под ключ в ящик своего письменного стола.

— Чё там? — спрашивает один из коллег Рыбакова

— Вызывают на «эстакаду», — старший сержант встает из-за стола и направляется к двери.

Скорее всего, это милицейский профессиональный сленг. На автомобильной эстакаде диагностируют и ремонтируют все, что связано с днищем машины.

А еще она считается самым сложным элементом сдачи экзаменов в ГАИ.

Все, кто получал права, знают, как сложно новичку остановиться на наклонной плоскости, поставить машину на ручник, а потом тронуться так, чтобы не заглохнуть и не откатиться назад.

Рыбаков ушел, а один из его коллег встал, подошел ко мне и сел рядом на краешек стола с улыбкой.

— Ты на старшего

сержанта Рыбакова не обижайся. Работа у него такая. Ты что, правда, гонщик?

Мы встречаемся взглядами. Его глаза наполнены искренним интересом.

— Понимаю. На обиженных воду возят. Правда, гонщик.

— Тебе же восемнадцать?

— Ну да.

— Я думал, гонщики постарше. Если видишь автогонки в кино или в журналах, то там всем мужикам за сорок.

— Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет, — ответил я строчкой из песни «Широка страна моя родная».

— Слушай, Саша, тебя ведь Александром звать-величать? Верно?

— Верно.

— Ты расскажи все как есть. И езжай себе спокойно домой.

— Он решил меня задержать.

— Не он, а товарищ Рыбаков. Как решил, так и передумает, если увидит, что ты идешь на сотрудничество и всю правду рассказываешь.

— Так, я и так правду рассказываю.

— Э, братец, ты специфику нашей работы не понимаешь. Мы тут все психологи высшей категории. Сразу видим, когда человек врет.

Он продолжал дружелюбно улыбаться.

— Вот каждый из нас знает, что отремонтировать машину — это пока целая проблема в стране. Тут без знакомств не обойтись, — он посмотрел на третьего милиционера, сидевшего в помещении, который согласно кивнул в ответ.

— Но даже имея знакомства, мы все равно мастеру копеечку оставляем. За работу. И главное, мы без претензий к нему. Потому что понимаем, что система так работает. Ничего не поделаешь.

Я молчал в ответ.

— Ты не бойся, никто тебя не посадит. У нас ведь как система работает: закон что дышло. Вот, например, частный извоз в целях личной наживы запрещен, так?

— Так, — я кивнул в ответ.

— А половина автовладельцев по вечерам после работы таксует, чтобы семьи прокормить, одеть и обуть. И государство на это закрывает глаза. Знаешь же?

— Знаю.

— Вот и гараж ваш никто не тронет. Признайся, — он подмигнул, мол «ну мне-то не ври», — что могут сунуть рубль и трешку на пиво за работу, и всё. Иди домой. Пойми, есть разница между тем, что ты «берешь», и тебе «дают». Фактически просто благодарят. Рыбаков ведь добра тебе желает. Ты еще молодой, может, станешь звездой автоспорта. Не зли его.

Гладко стелешь, товарищ милиционер, то, что народ на машине таксует, это правда. И с тем, что система так работает, не поспоришь.

Только вот статью 162 УК РСФСР «Занятие запрещённым промыслом» никто не отменял.

Как только я заикнусь про оплату, так сразу попадусь на ваш крючок, с которого не спрыгнуть, товарищи менты.

Так что спасибо за предложение, но я буду придерживаться старой истины: «признаешься — мало дадут, не признаешься — ничего не дадут».

— Может, где-то за ремонт машин и берут деньги. Но у нас на автобазе такого нет.