Скорость. Назад в СССР 3
Шрифт:
— Вы мне зубы не заговаривайте, чья машина?
— Машина не наша.
— Если не ваша, что тогда она у вас делала?
— Я и пытаюсь объяснить. Мы помогали коллегам подготовить машину.
— Ну то есть ремонтировали?
— Не совсем.
— То есть так это не совсем. Двигатель готовили?
— Можно и так сказать.
— Что значит и «так сказать»? Движок снимали?
— Да
— Для чего?
— Ну чтобы сделать так, чтобы машина ездила быстрее.
— Значит, до того, как снимать она ехала медленнее?
—
— Потом быстрее?
— Да
— Значит, вы ее отремонтировали, так? Вы знаете, что оказание ремонтных услуг гражданами в нашей запрещено. То вам не Соединенные Штаты Америки.
— Нет. Не так, товарищ старший сержант, — каналья не пойму, он это специально или действительно тупой, — мы форсировали двигатель, то есть увеличивали его мощность.
— Нужно запросить в ГАИ законно ли это.
— На спортивных машинах законно. Можете обратиться в федерацию автоспорта или в ДОСААФ.
— Кому принадлежит ВАЗ 2106.
— Я, если честно, не знаю.
— То есть как не знаете, гражданин, Каменев?
— Надо спросить у того, кто привозил к нам эту машину.
— А кто привозил?
Глупо скрывать что-то про Гарика.
— Его зовут Гарик Щербаков. Отчества не знаю
— Гарик или Игорь?
— Я не настолько хорошо с ним знаком.
— Из какой он команды?
— Точно не помню, по-моему, из московского ДОСААФ, но могу ошибаться.
Дальше мильтон подробно расспрашивал про то, когда и как к нам пришла машина. Про запчасти. Я ответил, что все запчасти относятся к Гарику.
Потом он стал расспрашивать про Глеба. Из содержания вопросов Рыбина стало понятно, что именно Глеб рассказал ментам про наш бокс и работу над Шестеркой.
Видимо, они успели его допросить до того, как поместили в реанимацию.
Это хорошо, значит, его состояние не такое уж и тяжелое. Каверзных вопросов про Щербакова он почти не задал.
Единственный вопрос, который поставил меня в затруднительное положение, был про оплату услуг за наши работы.
Я не знал, что рассказал милиции Глеб. Но даже если он сболтнул лишнего, то это всегда можно было бы списать на последствия аварии и сотрясения мозга.
Что же касается Гарика, то я надеялся, что у него хватит мозгов молчать про оплату. Ведь он не мог не понимать, что подведет под монастырь, если заикнется о денежных отношениях.
— Мне ничего про оплату за услуги неизвестно. Мы помогали с машиной по дружбе.
— Прекрасно, а как вы познакомились с Щербаковым?
Понимаю, куда ты клонишь, товарищ милиционер. Расставляешь сети, в которую потом будешь ловить явные несостыковки, ложь и неприятные детали.
— На тренировке на Дмитровском полигоне выезжаем туда время от времени. Это было примерно месяц-полтора назад. Там он дал мне и Глебу проехаться на его машине. Мы как бы посоревновались немного. Это обычное дело, можете поверить, там было много народа.
Рассказал,
Рыбин задавал одни и тезе вопрос раза по три или четыре и каждый раз под новым неожиданным углом.
— Скажите, а сколько может стоить услуга по форсированию двигателя на обычной государственной станции техобслуживания? Сильно дороже, чем в гаражном кооперативе у соседа?
— Так, на СТО никто не будет заниматься форсированием двигателя, в гараже тоже. Там специальные знания нужны.
— Напомните, сколько вашему гаражу платят за ваш опыт в форсировании гоночного двигателя, я не записал.
— Простите, товарищ старший сержант, а я и не говорил, сколько нам платили.
— Скрываете нетрудовые доходы?! — он стукнул кулаком по столу так, что папки с документами подпрыгнули.
— Мне нечего скрывать, у меня нет нетрудовых доходов. Нам платят только зарплату. Никто не оплачивал деньгами нашу помощь
— Хорошо, тогда, чем оплачивали? Водкой, борзыми щенками, дефицитом?
— Я же говорю ничем, нам только выплачивают зарплату на автопредприятии и все.
Но милиционер не унимался. Такое ощущение, что он чувствовал себя Жегловым из «Эры милосердия» Вайнеров.
— Были ли у вас конфликты с Щербаковым на почве денег? У Щербакова есть денежный или какой-нибудь иной долг перед вами, гражданин Каменев?
— Нет, долгов ни у него передо мной, ни у меня перед ним нет.
— Как вы объясните, что ваш коллега Глеб, двигаясь на транспортном средстве вместе с Щербаковым, совершили ДТП, на якобы исправном автомобиле?
Он сделал паузу, зажег сигарету и, туша спичку движением из стороны в сторону, выпустил облако табачного дыма в мою сторону, почти в лицо.
Тем самым он показывал, что он не уважает меня, не верит мне. И все мои рассказы про машины и гонки его не впечатляют.
Наш допрос — это театр двух актеров, где каждый играет свою роль.
Милиционер играет жёсткого циника, который уверен, что порвет меня как тузик грелку, сломит психологически.
Я же играю роль открытого парня, которому нечего скрывать. Я не знаю, как много он про меня собрал информации. Но это не важно.
Сейчас он желает меня выбить из колеи, выпустив дым в мою сторону. Заставить нервничать. Он знает, что мои ровесники вспыльчивы и легко возбудимы.
Своим действием он пытается унизить и сыграть на этом.
Не получится, товарищ старший сержант. Я давно знаю, что человек не может быть унижен до тех пор, пока сам так не посчитает.
Спокойно смотрю ему в глаза. Некультурно ты себя ведешь, мил человек. По-свински. Нашел жертву? Да хрен там.
Решаю, что Рыбаков больше не заслуживает дружеского расположения. Ди и чего я жду от него, что он восхитится молодым дарованием, выигравшим свою первую и пока единственную гонку у мастеров спорта?